Пуговицы и кружева

Я вышла вон из спальни, даже не оглянувшись. Ноги сами несли меня к выходу. Тело не могло больше вынести дикой боли, что разрывала мне внутренности. Я не знала, как мне с нею справиться, как ее пережить. Это было еще хуже, чем то, что мне довелось испытать у Боунса. Да лучше бы меня в тюрьму посадили!

Тьма стояла хоть глаз коли, и я брела, то и дело спотыкаясь. Скоро я почувствовала, как меня щекочут листья – значит, я забрела на виноградник. Я стала спускаться по грязной тропинке, которая никуда не сворачивала. Отойдя от дома на порядочное расстояние, я почувствовала, как на моих глазах выступают слезы.

И посреди рядов виноградных лоз, там, где никто не мог меня услышать, я упала на колени и зарыдала. Наконец я могла позволить своему разбитому сердцу излить свою горесть вовне. Когда я стала рабыней, мне казалось, что я достигла дна этой жизни. Но на самом деле дно я почувствовала, когда поняла, что у меня нет дома. Мои родители были слишком увлечены алкоголем и наркотиками, чтобы воспитывать меня. Тогда меня забрали в сиротский приют. А потом мой парень продал меня за несколько тысяч.

Я была никем.

В лицо брызнула вода – это включились оросители на винограднике. Я открыла глаза. Волосы, одежда немедленно сделались мокрыми. Я почувствовала, как капли воды скатываются у меня по переносице.

Солнце только что выглянуло из-за холмов, заливая равнину оранжевым светом.

Ночь прошла, но тьма все еще оставалась. Я плакала, пока меня не сморил сон. Глаза стали снова сухими, но боль все еще отдавалась в сердце.

Раньше со мной такого не случалось. Я могла расклеиться, но не так, как было вчера. Проснувшись, я надеялась, что мне просто приснился очередной кошмар, но при виде расстилавшихся передо мною полей я поняла, что все это горькая и суровая правда.

Я поднялась и двинулась обратно по тропинке, все еще не просохшей от оросителей. Одежда намокла и липла к телу. Волосы неприятно холодили загривок. Я была боса, и между пальцами у меня набилась сырая земля.

Кроу уже должен был уйти по делам. Мне не хотелось общаться с ним и снова видеть его жалостливый взгляд. Я прошла через холл, оставляя по всему дому грязные следы – уж Ларс, я думаю, точно не одобрил такое.

Но мне было глубоко наплевать.

Я поднялась на второй этаж и вошла в свою спальню. Там сидел Кроу. Я вздрогнула от неожиданности. На нем был костюм, волосы взлохмачены. Костюм вчерашний. Он просидел у меня в спальне всю ночь.

На кровати стоял поднос с завтраком – помидоры и яичница с беконом. В небольшой вазе алела роза, точь-в-точь такая, какую я получила в первый день пребывания в этом доме.

Кроу встал со своего места и сочувствующе посмотрел на меня. Он не задавал вопросов, и это было хорошо. Я увидела в его глазах беспокойство, словно он переживал за меня.

Не зная, что сказать ему, я выпалила первое, что пришло в голову:

– Пойду приму душ.

Действительно, я была похожа на мокрую кошку, которая вдобавок вывалялась в грязи. И пахла я, как свинтус.

Кроу молча кивнул.

Войдя в душевую, я замерла под теплыми струями. Грязь стекала на поддон и исчезала в крошечных отверстиях слива. Больше всего ее было у меня в волосах, хотя на ноги вообще было страшно смотреть.

Дверь растворилась, и в душевую вошел Кроу, обнаженный и великолепный. По его мощным мышцам стекала вода. Волосы он откинул назад. На подбородке за ночь отросла щетина.

Но я ничего не хотела.

Он намылил руки и стал растирать мое тело. Он смывал с меня грязь голыми руками, очищая забитые поры. Он тер мне руки, вымывая частички земли, попавшие в трещины в ногтях. Он мыл нежно, не торопясь. Он прикасался ко мне, но его член оставался спокойным. Впрочем, зачем ему это было надо? Я была глупой измазавшейся дурой, которая стояла под душем.

Затем он вымыл мне волосы, очистив от грязи все пряди. Его сильные пальцы массировали кожу головы, давая мне ощущение комфорта. Он взял меня за подбородок и обхватил пальцами лицо. В его глазах я увидела настоящее горе. Это был первый знак сострадания, который мне удалось разглядеть за все это время. Он наклонился ко мне и осторожно поцеловал в губы:

– Я устрою ему за то, что он сделал с тобой. Обещаю.

Кроу был единственным, кто всерьез воспринял мою судьбу. Он защищал меня от других мужчин. Стоило кому-то просто посмотреть в мою сторону, и он сразу показывал зубы. Он дал мне ощущение безопасности. Он уважал меня и дорожил мной. И, несмотря на все его темные стороны, я понимала, что передо мной самый добрый из людей.

– Я знаю, – ответила я.

Кроу работал всю неделю дома. Он понимал, что мне нужно прийти в себя, но на всякий случай не отлучался надолго. Через каждые два-три часа он наведывался ко мне в комнату, чтобы проведать меня.

Большую часть времени я проводила в одиночестве. Днем я гуляла по полям, в компании ветра и виноградных лоз. Солнце сильно пекло мне плечи, но это позволяло чувствовать, что я еще жива.