Пуговицы (СИ)

Когда утром он ворвался ко мне и потащил в школу, я хоть и ругалась, но, на самом деле, в глубине души была счастлива, что кто-то сделал то, на что у меня самой не хватало ни силы воли, ни сознательности. Я восхитилась им, когда он запретил мне брать деньги у Бэзила, даже когда предложил помочь с уборкой. В моей безалаберной, пущенной на самотёк жизни определённо не хватало кого-то цельного и решительного. Того, кто встряхнёт меня и приведёт в чувства.

Зато теперь многое разъяснилось. Стало ясно, что Надя требовала от директрисы, в чём истинная причина той истории с часами, и почему она настаивала на моем отчислении.

Но из-за чего Тамара шла у неё на поводу и выполняла все эти требования, прекрасно осознавая, чем ей это грозит, если всё вскроется, по-прежнему было не понятно. Неужели исключительно из жалости и сострадания к судьбе «бедной девочки»?

Я взяла паузу почти на неделю. Томаш ждал. Ни Лизе, ни Бэзилу не стоило ни о чем лишнем знать, к их обоюдному облегчению я сказала, что мы со Славой немного поссорились, и они тут же принялись звать меня тусоваться: на презентацию фильма в ТЦ, на халявный концерт неизвестной панк-группы, на загадочную хэллоуинскую вечеринку у кого-то на квартире в конце ноября. Но я везде отказалась. Даже просто в ТЦ с ними не ходила.

На душе было тошно. Хотелось плакать и сидеть часами, тупо уставившись в стенку. Я никак не могла принять решение и это меня убивало. Триггер десятилетней давности вскрылся, как застаревший нарыв, и растёкся острой спазматической болью. Мне снова мечталось о том, чтобы всё оставалось по-старому, чтобы ничего не менялось и не требовалось выбирать.

Но зато в эти дни я, как и обещала Тамаре Андреевне, покорно ходила на все уроки, не опаздывала и даже хорошо написала работу по алгебре, потому что, решая математические уравнения, я на время переставала решать своё собственное, заведомо не имеющее правильного ответа.

В субботу Женечка встретил меня у школы и повёл на осмотр своих бывших владений.

Сначала заглянули в подсобку, где хранились швабры, вёдра, мётлы, тряпки и моющие средства, затем пошли по классам.

В процессе выяснилось, что основная уборка классов входит в обязанности классных руководителей и их классов. А от меня в основном потребуется мыть полы и проветривать.

Однако мы всё равно задержались в каждом классе, чуть ли не по десять минут, проверяя губки, мел, маркеры, чтобы всё писало и лежало на местах.

Женечка с гордостью продемонстрировал, как с помощью скотча отдирать прилеплённые к стульям и партам жвачки, каким составом отмывать надписи и рисунки, чтобы не испортить поверхность, как открывать окна и где брать лейки. Всё это он делал очень долго, тщательно и с чувством. Будто не пыль на шкафу вытирал, а проводил полосную операцию, от которой зависела жизнь пациента.

В коридоре мы просто так простояли около пяти минут. Слушали «сердце школы».

Женечка сказал, что если приложить ухо к стене, то отчётливо слышно, как оно бьётся. Я тоже приложила ухо к стене и тоже слышала сердцебиение, прекрасно осознавая, что это звук моего собственного сердца. И всё же ему, как и прежде, удалось втянуть меня в собственный, метафизичный мир, где трещина на кафельной плитке в туалете грозила привести к дестрою, а чёрная полоса от обуви на полу была меткой, оставленной проникшими в школу под видом детей сущностями. Смятая записка в корзине для бумаг являлась посланием, а обрывок шнурка в физкультурном зале — энергетическим сбоем.

В зале нужно было быть особенно внимательной, тщательно проверять, чтобы к полу ничего не приклеилось и не размазалось жирных пятен. Мыть зал требовалось с самого утра до начала первого урока, чтобы он успел высохнуть, поэтому именно с него начиналась утренняя уборка, и он отнимал не меньше времени, чем вся остальная школа.

Новый физрук, готовящийся к началу занятий секции по волейболу, нашему появлению очень обрадовался и, не переставая жаловаться на то, что в последние две недели ему приходится мыть зал по вечерам самому, ткнул меня носом во все самые грязные места и углы. Но заметив на моём лице плохо скрываемый испуг, заверил, что инвентарь будет протирать сам.

После осмотра зала мой трудовой пыл заметно поугас. Похоже, я ввязалась в то, с чем могла и не справиться. Но деньги за месяц я уже получила, так что пути назад не было.

— Надежда Эдуардовна всегда убиралась в зале сама, — с осуждением сказал Женечка, стоило нам попрощаться с физруком. — А этот ленивый.

— Тебе она нравилась? — впервые за последние месяцы я услышала про Надю что-то хорошее.

— В каком смысле? — насторожился он.

Мне показалось, или на его щеках вспыхнул румянец?

— В любом. Как женщина, например. Надя же была красивая…

— Сущности всегда находят для себя красивое тело, — его губы плотно сжались.

— Только не говори, пожалуйста, что Надя сущность. Я и так не знаю уже, что про неё думать.