Пульс абсолюта. Начало начал

Упанишады не считают такого человека знающим. Они даже не считают его знания истинным знанием. Они называют их запасом информации. Такой человек является специалистом. Ему известно все, что известно о страхе, но не сам страх. Если бы он действительно познал страх, он был бы свободным от него. Специалист по религиозным текстам знает все о религии, но он не знает религию. Он знает, что говорят Веды, что говорят Упанишады. Он все это знает. Он знает то, что говорит Гита, что говорит Коран, что говорит Библия. Он все это знает. Он знает то, что сказано, но он не знает того, от имени кого это сказано, каким образом это сказано, с каким переживанием это сказано.

Это различие сравнимо вот с чем: человек знает все о плавании, но не умеет плавать. Теоретически узнать о плавании нетрудно. Можно изучить книгу по плаванию. Можно изучить литературу, посвященную плаванию. Человек может быть специалистом по плаванию и отвечать на вопросы, любые вопросы, задаваемые о плавании. Но все же не столкните случайно такого человека в реку: познать плавание — совсем иное дело.

Человеку, познавшему плавание, вовсе не обязательно знать все о плавании. Вполне возможно, что он знает только плавание и не имеет никаких теоретических знаний. Но все теоретические знания человека не помогут ему, если его лодка будет тонуть и его жизнь окажется в опасности. В такой ситуации человек, который ничего не знает о плавании, но знает само плавание, будет в состоянии плыть и спасти свою жизнь. Вот почему мудрец Упанишады правильно указывает основные характеристики истинно знающего человека. Он говорит, что суть те, кто видят все одушевленные и неодушевленные объекты в самих себе и видят самих себя во всех одушевленных и неодушевленных объектах. Такие люди становятся свободными от горя и привязанности.

Почему же мудрец сгруппировал это — горе и привязанность вместе? Они сгруппированы вместе потому, что они есть одно, они суть неизбежные, сопутствующие части одного и того же ментального состояния. Из этой двойки одно никогда не бывает без другого. Поэтому поймите их правильно. Ум, который привязан, будет испытывать скорбь и горе. А там, где нет привязанности, горя не может быть. На самом деле горе приходит, когда уничтожен объект привязанности. Нет никакой другой причины для скорби. Предположим, у меня есть привязанность к кому-то. Если он умрет, я погружусь в скорбь. Скорбь подобна тени, которая следует за привязанностью. Если у меня ни к кому нет привязанности, то невозможно быть печальным, даже если я захочу. Есть дом, к которому я привязан. Если в нем возникает пожар, я испытываю горе. Горе приходит, как только привязанность нарушается или разбивается, где бы она ни наталкивалась на какую-то трудность, где бы ее ни прерывали, где бы ей ни противодействовали. И запомните, когда приходит горе, вы должны будете найти новый объект для вашей привязанности, чтобы спасти себя от горя, чтобы избавиться от него. Если человек, которого я люблю, умирает, я не в состоянии забыть его, пока не нахожу замену любимому человеку. Трудно забыть старую привязанность, пока я не отброшу ее прочь и не найду ей замену, проявляя мою любовь к другому человеку.

Итак, горе приходит, когда разрывается привязанность, и чтобы спастись от этого горя, нам приходится создавать новые объекты для нашей привязанности. Таким образом, этот порочный круг продолжается. Каждая привязанность приносит скорбь, и каждая скорбь подавляется новыми объектами привязанности. Приходит болезнь, надо принимать лекарство, и оно вызывает новые болезни. Тогда от новых болезней принимаются новые лекарства, а эти новые лекарства дают начало новым болезням. Таким образом, круг продолжается. Поэтому это было мудрым решением сгруппировать это вместе.

Вот почему говорится, что тот, кто знает, становится свободным от горя и привязанности. Как могут идеи «мое» и «твое» прийти к тому, кто видит себя самого во всех одушевленных и неодушевленных объектах и видит их все в себе самом? Как тогда возникнуть привязанности? Она возникает только тогда, когда я привязываю себя к кому-то и говорю: «Это мое, а остальное нет», — или когда я говорю: «Этот дом мой, а остальные дома не мои».

Когда я направлялся сюда, ко мне подошла одна женщина. Она сказала: «Благодаря вашей великой милости лавка моего сына была спасена от пожара. Загорелся соседний дом, и огонь приближался к нашей лавке. Но наша лавка была спасена». Она принесла сладости в подношение мне. Она была в восторге от того, что лавка ее была спасена. Нет, она нисколько не печалилась из-за тех домов, которые погибли в огне, поскольку у нее не было привязанности к ним. Наоборот, она была довольна: ведь дом, к которому она была привязана, был спасен.