Пункт назначения – Москва

И вот мы снова на переднем крае обороны, но какой же разительный контраст с тем, что было раньше! Теперь уже не было ежедневных яростных атак противника, нам предстояло вести обычную позиционную войну. Неотъемлемой частью распорядка дня стало патрулирование, вылазки, дуэли снайперов и беспокоящий артиллерийский огонь. Вскоре мы основательно обустроились на новом месте, и нам уже казалось, что мы находимся в Клипуново с давних пор. Чтобы затруднить обзор вражеским снайперам, мы повсюду возводили стенки и перегородки из снега и строили изгороди из соломы. Русские находили особое удовлетворение в том, что практически в любое время дня и ночи могли выпустить по поселку несколько пулеметных очередей. Это, конечно, здорово надоедало, так как всякий раз нужно было тотчас бросаться в снег. И вскоре мы уже автоматически падали ничком в снег, даже не задумываясь особо об этом. Но вот новоприбывшим из Германии это доставляло, кажется, огромное удовольствие.

Как обычно, Гридино опять было единственным населенным пунктом, где наблюдалась регулярная боевая деятельность. Если у нас что-нибудь и происходило, то только на правом фланге, который примыкал к гридинской позиции. Этот участок передовой защищал Бёмер со своей 11-й ротой.

Возможно, некоторые из новоприбывших не увидели ничего смешного в происшествии, которое приключилось однажды во взводе обер-фельдфебеля Шниттгера. Когда я зашел к нему, Шниттгер сидел за столом и писал письмо семье солдата, только что прибывшего из Германии и вскоре после этого погибшего. Несколько его ветеранов лежали, потягиваясь, на одеялах около топившейся печки.

– Что ты написал, Шниттгер? Что он погиб как отважный солдат? – спросил один из ветеранов.

– До последнего вдоха исполняя свой долг… – крикнул под общий хохот другой ветеран.

– Напиши лучше, что он погиб, упрямо подставляя врагу свой лоб! – сказал третий, и все покатились со смеху.

Как рассказал мне Шниттгер, новобранец отправился вечером в сортир. Вражеский снайпер спокойно взял его на мушку, тщательно прицелился в неподвижную мишень, и получивший пулю в лоб бедняга свалился в выгребную яму.

– Никто не хватился его до следующего утра, – закончил Шниттгер свой рассказ и добавил с укоризной: – Вот видите, герр ассистенцарцт, даже вы улыбаетесь!

* * *

Во время одного из моих посещений тылового района Нина представила мне молоденькую девушку лет семнадцати.

– Это моя подруга Ольга! Она составляет мне компанию и помогает ухаживать за больными сыпным тифом. Она сама уже переболела тифом!

– Хорошо! – сказал я. – Помощь нам всегда пригодится – особенно от того, кто сам невосприимчив к этой болезни. Когда я вошел, Ольга что-то пела. Пусть продолжает петь, скажите ей, Нина!

Ольга нисколько не смутилась и с удовольствием спела несколько песен, исполненных тоски по родине, боли и любовных страданий. Мелодии были просто очаровательными. Когда Ольга закончила петь, Нина приготовила для нас чай в самоваре. Я сожалел лишь о том, что у меня не было времени остаться с ними подольше.

Несколько дней спустя я получил донесение от знакомого фельдфебеля медицинской службы, отвечавшего за тыловой район: «Нина Барбарова тяжело больна, у нее высокая температура».

Я не на шутку встревожился и решил поскорее навестить ее. Справившись с работой в медсанчасти батальона, я вскочил на лошадь и понесся галопом в тыл. У постели Нины сидела Ольга. Больная беспокойно металась из стороны в сторону, ее лицо было пунцово-красным, на лбу стояли крупные капли пота. Все симптомы однозначно указывали на сыпной тиф. Через несколько минут Нина открыла глаза, узнала меня и слабо улыбнулась.

– Я думаю, у меня сыпной тиф, герр доктор! – прошептала она.

– Возможно! – ответил я и склонился над девушкой. Она снова улыбнулась, полностью доверяя мне.

– Я не боюсь, герр доктор! Вы меня вылечите, я знаю это!

Я был очень обеспокоен и пытался утешить себя мыслью, что русские обладали гораздо большей сопротивляемостью к этой тяжелой болезни, чем мы, немцы. Но я прекрасно понимал, что в любом случае Нине предстояло выдержать тяжелую борьбу со смертью. Несомненно, она заразилась при уходе за другими больными сыпным тифом. Я чувствовал себя в долгу перед этой девушкой, которая тихо лежала на своем соломенном тюфяке, ни на что не жалуясь. Я принес ей несколько новых шерстяных одеял, а старые забрал для дезинсекции. Потом я заставил ее принять несколько таблеток пирамидона и успокоительное средство, оставил Ольге достаточный запас этих медикаментов, а также средств для стимуляции кровообращения и ушел. Нина проводила меня лишь взглядом, она была слишком слаба, чтобы сказать «до свидания».