Пункт третий

– Выводите, – приказал Валентин Николаевич и, обратившись к Рылевскому, заметил брезгливо: – Повторять не советую, Игорь Львович. Наручники выдадим.

На пороге Рылевский обернулся и послал Александре Юрьевне такой мощный прощальный взгляд, что у нее перехватило дыхание.

– Сдохни, – негромко сказал он.

– Выводите скорее, – нервно повторил Валентин Николаевич.

Фейгель поднялся с полу и подошел к окну; спускаясь с крыльца, Игорь Львович споткнулся и чуть не упал; Губа вел его к допросной избе, и двое сопровождающих тяжело вышагивали за ними, сбиваясь с тропы на грядки.

Валентин Николаевич приказал упаковать и подготовить вещдоки к перевозке; он чувствовал себя весьма неуютно, как сосед, ставший причиной тяжелой семейной ссоры и вынужденный теперь наблюдать за ее последствиями.

Александра Юрьевна неподвижно сидела на кровати, подтянув колени к подбородку и обхватив голову руками; Фейгель молча стоял рядом.

Понимая, что им необходимо дать передышку и хотя бы на время избавить их от своего присутствия, Валентин Николаевич вышел на крыльцо, прихватив с собой рукопись.

Глава шестая была скорее не начата, чем не закончена, и представляла собою нагроможденье отрывков, не выстроенных во времени и не связанных никаким сюжетом.

Тем не менее было понятно, что повествование приблизилось от минувших дней к сегодняшнему: мелькали деревенские истории, наподобие уже известной Валентину Николаевичу саги про кабана.

Смеркалось уже по-настоящему, небо заволокло кругом, и где-то за лесом здорово погромыхивало.

– Ехать надо, – решил майор. – Под ливнем по такой дороге хрен выберешься.

Времени на чтение совсем не оставалось.

– Гроза будет, Валентин Николаевич, – окликнул его Губа, подошедший с той стороны к забору; несколько досок из него выломали еще днем, чтобы облегчить хождение на старухин двор и обратно. – Фейгеля мне давайте, а вам тогда Полежаева останется. Хорошо бы хоть через полчаса выехать.

– Прохор, ступай на допрос, – входя в избу, скомандовал Валентин Николаевич. – Тебя там капитан у забора ждет.

Прохор Давидович кивнул Первушину, неторопливо перепроверил наличие курева и огня и сказал спокойно:

– Не расстраивайся, Сань. Ну, я пойду, а то правда ждут.

Все было уже убрано и запаковано, пустой стол перенесли на прежнее место, к окну, и Валентин Николаевич приказал своим богатырям удалиться в сени.

– Ну что, Александра Юрьевна, – обратился он к Полежаевой, когда все ушли, – допрашиваться будем?

Александра Юрьевна молча села за стол и стала смотреть в окно.

Небо было плотно затянуто, вдалеке над лесом вспыхивали бесшумные зарницы.

Из старухиного дома кого-то вывели, и по белевшей в сумерках рубахе она догадалась, что это Дверкин.

Куда его вели – по нужде или в машину, – было непонятно; Александра Юрьевна прилипла к стеклу.

– Ваш роман прочитали, – обратился к ней майор.

– И что же? – не удержалась Александра Юрьевна.

– Так себе роман, Александра Юрьевна. Неровный.

Майор говорил спокойно и будто бы даже доброжелательно; на старухином крыльце появилось еще несколько человек, но что именно там происходило – бог весть: лица и силуэты были уже неразличимы.

– Я вам вот что скажу, – снова заговорил Первушин, – по-моему, роман как жанр вообще изжил себя лет тридцать назад. Прошло время романов, Александра Юрьевна, и с этим уж ничего не поделаешь. Это, так сказать, в общем; что же касается вашего произведения, то… – майор выдержал паузу, прикуривая, – в некоторой, знаете ли, забавной трактовке событий вам, конечно, не откажешь, но я бы сказал, что это скорее этнографический труд – быт и нравы, – чем литература.

– Вам-то что, – сказала Александра Юрьевна и опять отвернулась к окну.

– Мне? – улыбнулся Валентин Николаевич. – Мне просто захотелось высказать свое мнение, на правах первого читателя, не возражаете?

– Чего уж там, – неожиданно согласилась она; темнело быстро, и дальше забора ничего нельзя было рассмотреть. – Даже интересно, если без протокола.

– Какие уж тут протоколы, Александра Юрьевна, – вздохнул майор. – Так вот: ошибка первая, грубейшая: пишете о том, чего не знаете.

– Это я-то не знаю? – возмутилась Александра Юрьевна.

– Не знаете, Александра Юрьевна, не знаете. Ваш Первушин, мой однофамилец, очень слабо написан, это литературщина сплошная, романтическая выдумка. В органах такой человек работать не может.

– Почему? – спросила она. – Вот вы, например, тогда, с Шекспиром…

– По определению, – объяснил майор, – по природе вещей, если хотите. Он ведь как масло в воде всплывет, и снимут его тут же. Я ведь не оцениваю даже, что лучше – вода или масло, а просто, как есть, вам объясняю. Удельный вес разный, понимаете?

– Понимаю, – кивнула Александра Юрьевна, – значит, и Губа у меня повисает, он ведь все время с этой, как вы говорите, выдумкой общается?

– Ну нет, – помолчав, решил Валентин Николаевич, – Губа ваш тем не менее неплох, не понимаю только, отчего вам капитан Васильев таким интеллектуалом показался, умным злодеем. И кстати, почему вы фамилии не изменили?

– Не успела, – отмахнулась Сашка, – а все-таки вот вы, почему, например, не могли бы…