Пункт третий

– Ладно тебе, – сказала Полежаева, – голова у него сильно болела, вот и заснул. А так все в порядке, доехали нормально, не волнуйся.

– Как так – не волнуйся?! – закричала на нее Ирина. – Я-то знаю, отчего у него голова болит! Просто ты ему не дала, стерва мелкая, вот отчего!

– Что ты несешь, подумай, – ответила Александра Юрьевна.

– Я-то знаю, – блажила Ирина, удивляясь себе самой и не понимая до конца, зачем она это делает, – я-то знаю!.. Два года мужик без бабы был, а ты, дрянь!.. Хоть бы другого кого подыскала на это дело, если сама…

Сашка хлопнула трубку; почти тут же позвонили в дверь. Ирина накинула поверх одежды халат и разлохматила волосы, готовясь предстать перед милицией добропорядочной гражданкой, мирно спавшей в своей тихой квартире.

– Ты легла уже, Ира? – виновато спросил с порога Александр Иванович. – Извини ради бога, я думал…

– Ну, – неласково сказала Ирина Васильевна, – что ты думал?

– Не сердись, – попросил Дверкин, протягивая ей пузырек с успокоительным, – я в дежурку сгонял, нельзя же…

Ирина Васильевна взяла лекарство и долго, покачивая головой, разглядывала этикетку, будто раздумывала – принять ли капель или запустить ими в голову Александру Ивановича.

Ободренный ее молчанием Дверкин быстро разделся, взял веник и тряпку и начал сосредоточенно бороться с разрухой.

4

Закончив борьбу с кухонной и прочей разрухой, Александра Юрьевна вернулась в комнату, включила в дальнем ее углу настольную лампу и присела подле больного. Игорь Львович спал спокойно, свернувшись калачиком и подложив под щеку обе ладони; кошка лежала у него на голове, как большая черная шапка.

За окном медленно, как в кино, проплывали большие снежные хлопья; Александра Юрьевна накрыла лампу пестрым платком; свет в комнате смягчился и потеплел.

Она осторожно провела ладонью по лбу спящего; лоб был холодный и мокрый; Рылевский исходил потом, как тающая свеча. Она потянула к себе его руку, чтобы проверить пульс. Ладонь его тоже была не по-хорошему влажной, пульс стучал глухо и с перебоями, как электричка за дальним лесом.

…Промывание желудка, нашатырь, кофеин: алкогольное отравление со всеми вытекающими.

Александра Юрьевна отерла лоб страдальца и потрясла его за плечо.

– Больной, пройдите на промывание, – неуверенно проговорила она.

– Подите вы на х… суки, – ответил Рылевский и взмахнул наугад рукою, отгоняя назойливых сук; Александре Юрьевне удалось увернуться.

Игорь Львович заворочался, пообещал в самом скором времени загнать под нары всякого, кто будет его беспокоить, и затих, скорчившись на боку.

Постепенно дыхание его сделалось ровнее. Александра Юрьевна опять потихоньку проверила пульс: он частил, но стал полнее и громче; предсмертная истома переходила, видимо, в обычный сон.

Покой спящего передался и ей: она отошла к окну и, глядя на крупные, медленно проплывающие хлопья, неожиданно ощутила внутри ясную тишину и одновременно – некоторую силу. Сила эта ей не принадлежала и никак от нее не зависела, но, помимо ее воли, росла и требовала разрешения.

Александра Юрьевна поняла, что упираться далее – глупо и бесполезно.

– Господи, – начала она, по-прежнему следя за струением снега, – Господи, только чтоб в этом был смысл, чтоб не впустую… Господи, ты все можешь.

Она долго перебирала все возможные доводы, желая объяснить Богу, что если чего и просит, то конечно не для себя; потом сдалась, заплакала в голос и стала просить любви к предлежащему.

Сознание ее было редкостно ясным: она понимала, что просит почти невозможного, сходного с прехождением горы, и тем не менее настойчиво и уже без реверансов просила любви к этому измученному, неблагодарному и, в сущности, незнакомому человеку, просила долго, всхлипывая и задыхаясь от слез, веря и одновременно не веря, что ее слышат.

За спиной у нее заскрипел диван: Рылевский выругался, перекатился к краю и приподнялся на локте; его стало рвать прямо на пол.

Рвота долго не унималась, Игорь Львович страдал ужасно; впечатление было такое, будто душа и желудок одновременно поднялись к горлу и душат его, не давая друг другу дороги; досталось и полу, и одеялу, и стоявшим под кроватью тапкам.

– Воды, – отползая к стене, приказал Рылевский.

Требовать чуда нельзя, нельзя просить о невозможном, и бисера понятно перед кем тоже не мечут.

Александра Юрьевна сунула Рылевскому стакан с водой, строго попросила приподняться и выдернула из-под него заблеванное одеяло.

Преодолевая тошноту, она бросила одеяло в ванну и стала набирать воду в ведро.

…Крови там на путях было с ведро, не меньше. Сегодняшнее утро казалось далеким, десятилетней давности, воспоминанием. Машинист грыз, раскачиваясь, грязный снег, яркое пятно расплывалось между рельсами. Страшной смертью погиб какой-то человек, и надо ж было его зачем-то упырем называть.

Александра Юрьевна с трудом вытащила переполненное ведро из-под крана и, оставив одеяло на потом, вернулась на место происшествия.

…Или вот – зачем понадобилось в это общежитие ехать? Перед чеченами женой хвастаться, что ли?

Тапки теперь надо просто выбросить, не глядя.