Пункт третий

Васин выделил бы такого из любой толпы, распознал бы издали: блатной, и всё тут. И странно было слышать, как обращается к нему на «вы» замполит.

Будто два обрывка провода соединились наконец в сознании капитана, и такой яркий вспыхнул свет, что Виктор Иванович едва не вскрикнул. Вывод действительно напрашивался самый невероятный.

«Только не торопиться, – уговаривал он себя, – не торопиться, перепроверить, не спугнуть».

У Виктора Ивановича вспотели ладони.

…Зэк на снегу; надетая по-воровскому шапка[12], а сегодня письма сгреб со стола, как сор, в одну кучу и в карманы утаптывал, на адреса не взглянул даже.

– Продолжим, осужденный, – мягко произнес капитан.

Рылевский забеспокоился; беседа была явно исчерпана.

– Осужденный, сообщите год и место вашего рождения и семейное положение.

– Да все там в деле есть, прочти сам, начальник, а? – попробовал отмазаться Рылевский. – А то ужин стухнет.

– Да ведь вы, осужденный, в столовую редко ходите, все больше в секции чифирите, – вежливо настаивал Васин. – Год и место рождения?

Рылевский назвал.

– Семейное положение? Образование?

Зэк отвечал коротко и зло.

– Состав преступления? Эпизоды дела? – торопил Виктор Иванович.

– У прокурора спроси, начальник, – стану я тебе еще объебон[13] пересказывать. А коли неграмотный, так давай я тебе лучше Ленина на ночь почитаю, – нагло усмехнулся зэк. Васин проглотил и это.

– Осужденный, сообщите состав преступления поэпизодно, – спокойно повторил он.

С запретки доносились голоса, лай, лязганье затворов – менялся наряд; стало быть, и штабной день окончен. Отчетливые уличные звуки яснее обозначали тишину внутри.

Расклад получался дурацкий, вывихнутый: никогда никого не заставляли еще пересказывать наизусть собственное дело. Полная непонятка, бред.

Запретка стихла. Теперь Игорь Львович точно знал, что, кроме них двоих, в штабе никого нет.

Начальник молчал. Он, несомненно, был трезв, но глаза безумновато поблескивали из-под низких опухших век.

Еще и еще раз Виктор Иванович обдумывал свою версию, с трудом удерживаясь, чтобы не проговаривать ее вслух.

…Везут вместе – статья такая[14]; на этапе Рылевский находит вот этого; у него, положим, пятерик или больше, у Рылевского же всего два по приговору; и кто знает, что такое «порочить советский строй». Может, анекдот в очереди рассказал или у секретаря партийного бабу свел. Два года общего – срок смешной, приговор легкий. И вот они меняются, а на фото не разберешь ни хрена. Меняются, и каждый другого за дурака держит. Тот этому, ясно, не объяснил, что политик не по сроку сидит, а сколько надо, в лагере ему второй навесить – чихнуть проще. А этот решил, видно, что не в себе фраер: два на пять меняет, а то и на семь.

И вот сидит себе сейчас Рылевский где-нибудь по соседству, откликается на разводе на Петрова там или на Сидорова, а потом, глядишь, по левой даст о себе знать, а там и УДО купить не хитрость – только плати. Ну, ЦРУ заплатит.

Чтоб успокоиться и развлечься, Игорь Львович обдумывал тем временем небольшое эссе.

Он давно заметил, что окрас радужной оболочки ментовского глаза находится в прямой зависимости от чина. У лейтенантов, например, глаза бывают обычно серые или свинцово-серые, в цвет снежной тучи; у капитанов – бессмысленно-голубые, испитые иногда до яркой густой синевы, а где-то приблизительно с майора происходит качественный скачок: у высших чинов глаза бычьи, карие или черные, налитые кровью. И объяснение этой закономерности пока не найдено.

…Объяснение было почти невероятным, но, видимо, правильным. Виктор Иванович пожалел даже этого, влипшего, как последний фраер, блатного; но колоть его было необходимо – быстро, неожиданно, в удар.

Зэк выкурил уже все, что захватил с собою, и неторопливо чистил ногти концом обгрызанной спички.

– Я требую, осужденный, чтобы вы сообщили мне эпизоды вашего дела, а то… – повторил мент, видимо закипая.

– Тебе бы проспаться надо, начальник, а Ленина с утра почитаем, идет?

– Ленина ты, падло, на следствии начитаешься, – заорал Виктор Иванович, вскакивая; за спиной его грохнул отброшенный стул. – А не помнишь, плохо заучил, так повтори: вот тут сказано, что ты «Архипелаг ГУЛАГ» распространял, пятьдесят экземпляров сделал, значит, пятьдесят раз переписал, значит, наизусть помнить должен, сука!.. – Капитан орал и лупил ладонью по раскрытой папке с делом Рылевского.

…И каким бы бредом ни выглядело это со стороны, опасность была налицо: Игорь Львович был заперт в пустом, очевидно, штабе учреждения ВВ-201/1 Чусовского района Пермской области один на один с буйным сумасшедшим, облеченным властью, а возможно, еще и вооруженным. И не то что там до людей, а и до коллег его не докричишься.

– Слушай, начальник, – задушевно сказал Рылевский, – ну, туда-сюда, все свои, сегодня вот у тебя менструация, и я никуда не денусь, давай до завтра, а?

– За менструацию ты мне спецом ответишь, а сейчас пиши, сука!..

– Что писать? – удивленно переспросил Игорь Львович, теряя понт, но тут же поправился: – Прокурору на тебя писать – орешь, мол, много, начальник?..