Пункт третий

Сидевшая позади него Александра Юрьевна не поняла, что именно он сделал, но скорость машины резко увеличилась; прижавшись подбородком к спинке переднего сиденья, Александра Юрьевна стала следить за спидометром; стрелка его подошла к восьмидесяти, покачалась между восьмеркой и нулем и поползла вправо.

Очертания гор стали более резкими; с ярко освещенного перевала машина падала в плотную синеву лощины и, оскальзываясь, выползала наверх; разбиваясь о стекло, ветер гудел низко и монотонно.

На повороте водила чудом разъехался со встречным грузовиком, выругался и наддал еще.

От этой езды, напоминавшей, как и было сказано, скачки горных козлов, от необычайной и резкой заоконной красы Александра Юрьевна пришла в себя, и унылая покорность навязанной ей роли сменилась желанием нести в следующем акте полную отсебятину.

– Вот тэперь харашо едем, – сказал Магомет, радуясь пенью ветра. – Тэперь успеем, еще кофэ пить будем.

– Будете, – весьма нелюбезно подтвердил шофер. – Теперь уж вряд ли грохнемся, два поворота осталось.

Кофием в спасском аэропорту называлась буровато-серая безвкусная взвесь; к напитку прилагались пирожные с розовым кремом; увидев их, сонный и помятый Рылевский заметно оживился. Он быстро съел свою порцию, допил бурду из стакана и, облизывая пальцы, обратился к Александре Юрьевне:

– Повторим, а?

Она придвинула ему свое блюдце.

– А ты? – лицемерно спросил Игорь Львович, засовывая в рот вафельную трубочку; розовая блямба выдавилась из нее и шлепнулась на стол.

– Я не хочу, – сказала Александра Юрьевна, глядя в сторону. – И не забудь про транзит.

– Не понял, – отозвался Рылевский; он подобрал крем со стола и принялся за следующее пирожное.

– Транзит, – пояснила Александра Юрьевна, – практически несовместим с поносом.

– Свежайший крем, – жуя, беззаботно отозвался Игорь Львович, – не помеха путешествию. Повторим?

– Не успеем уже, – сказала Александра Юрьевна. Жадно поедавший кремовые трубочки зэк был сосредоточен, одинок и невыносимо жалок. – Не успеем, правда.

– Кофэ папили? – громко, через весь зал, спросил чечен. – Тагда пашли, пасадка.

Игорь Львович неохотно отодвинул блюдечко.

Чечен ждал их, стоя в дверях: белый, лихо стянутый ремнем полушубок, безупречные сапоги, блестящие от возбуждения глаза: настоящий, верный до последней минуты демон-хранитель местного разбора.

– Сдэлал кореш, – с гордостью сказал он, отдавая Сашке билеты. – Все как нада сдэлал, сматри: транзит Спасск – Масква, чэрез Пэрмь. Праверяй, Саша.

– Благодарю, – сказала Александра Юрьевна и, с трудом дотянувшись, поцеловала его в щеку. – Благодарю, брат.

– Ай маладэц, – обрадовался чечен, – гляди, все помнит.

– Пиши, Магомет, – серьезно попросила Александра Юрьевна и быстро прошла вперед, чтобы не мешать прощанию братьев.

В небольшом, узком, как автобус, самолете пахло кислятиной и духами; Игорь Львович откинул кресло, уселся поудобнее и прикрыл глаза.

Сашка развернула притыренную для взлета шоколадку; Рылевский с ходу отломил большой кусок, сунул его за щеку, захрустел, причмокивая, и отвернулся к окну.

Самолет побежал по земле, дернулся, подпрыгнул, и, сильно заваливаясь на бок, стал набирать высоту. Земля уходила из-под крыла; слева над ней висело фиолетово-багровое солнце, освещая запрокинутое крыло; от резкой красоты холодного неба захватывало дух.

– Будь проклята пермская земля, – негромко и внушительно сказал Игорь Львович, жуя шоколад. – И все они, до седьмого колена.

– Кто – они? – сдуру спросила Александра Юрьевна, всерьез испугавшаяся за проклинаемых.

– Все, – отвечал Игорь Львович, – все они тут – менты. И дети их, до седьмого колена. Напалмом их выжечь, напалмом, – вдохновенно продолжал он, – а землю в асфальт закатать, чтоб травинки не осталось. Б..ди.

Голос его дрожал, выходило что-то среднее между шепотом и плачем.

Сашка в ужасе протянула ему остатки шоколада; Игорь Львович грубо оттолкнул ее руку и повторил:

– Прокляты будьте вы все, до седьмого колена. А ублюдков ваших в огонь побросать надо.

Он приподнялся и плюнул в направлении пермской земли; Сашка поспешно вытерла иллюминатор шоколадной оберткой.

Сделано это было вовремя: к ним уже подходила неприятного вида особа с чашками на подносе.

Игорь Львович выпил залпом две порции лимонаду, глянул еще раз на окончательно проклятую им землю, откинулся на спинку кресла и очень быстро и спокойно уснул.

Покорно принявшая его проклятие земля растворилась во тьме; самолет то и дело попадал в воздушные ямы, переваливался с боку на бок, но моторы гудели ровно, и после чеченских скачек по горам полет казался спокойным и цивилизованным времяпрепровождением.

4

– Так про десятичасовой запрашивать? – озабоченно спросил Валентин Николаевич. – Регистрация-то, поди, закончилась.

– Оставь, – отвечал майор. – Мимо Москвы не пролетят. Три пермских рейса ребята встречают, – и, если нет никого, закругляемся на сегодня.

– Последний в двадцать два Москвы прибывает, – уточнил Валентин Николаевич.

– Знаток, – заметил майор. – Знаток авиарейсов и часовых поясов.

– Значит, до десяти нам вообще делать нечего, – вздохнул Валентин Николаевич.