Пуп горы

И снилось орку, что он стоял на зелёном лугу перед дугой большой радуги. Осознав, что хотя бы во сне узы заклятой феи отпустили его из своих объятий, и он теперь волен в своих желаниях, орк разбежался, оттолкнулся от земли и запрыгнул на радугу. Он легко долетел до неё и сел на зелёную подушку. Задрав высоко голову, увидел среди звёзд принцессу в белом платье, так похожую на самку орков. Принцесса улыбнулась ему улыбкой, от которой растаяло сердце и за спиной выросли крылья, и сказала ему:

— Ты очень смелый и красивый, я сразу обратила на тебя внимание, Вася. Хотя и немного странный, даже для орка.

— Да, — согласился с ней орк. Пролетающий мимо архангел Джабраил, одинаково почитаемый и у людей, и у орков, с нимбом вокруг головы и в белых ниспадающих одеяниях, заметил Василия и сказал ему:

— Не бойся, Вася, у тебя теперь есть крылья, и ты можешь летать.

Орк взмахнул большими и белыми, выросшими между лопаток крыльями, и полетел. Сердце указало дорогу и среди скрученных временем спиралей далёких Галактик, он опять увидел свою возлюбленную. У неё тоже были крылья, и она позвала орка за собой.

Спала в это время уже и графиня Зюзюбрюгская в своём замке. Проверив надёжность ночной стражи, она вернулась в свои мрачные покои, украшенные лепными фигурами демонов и монстров. Долго разглядывала похищенный у дракона Рубин Сладких Снов. А потом графиня, выдающая себя за принцессу, расплакалась. Почему? Потому что где-то шёл дождь. Потому что на улице хмурились тучи. Потому что почему-то болело сердце. Потому что она была одна. И ещё потому, что не было рядом крепкого мужского плеча, на которое можно было бы опереться.

— Не плачь, Элла, нужно быть сильной. Ты не графиня и не принцесса, ты — королева! — сказала она себе, подошла к зеркалу и вслух прочитала стихотворение казнённого ей намедни придворного трубадура. Вирши трубадур сложил прямо на эшафоте, как всегда посвятив их своей хозяйке, оттого они были особенно дороги графине:

Я — королева среди мерзких трупов…
Осточертело всё на свете, покрылось паутиной
Когда ещё топтала я цветочки
Меня на холст переместил художник.
О, ужас, ужас, ужас!
Как же всё противно…
Мужик, не приставай ко мне ты больше
Забудь мой номер телефонный и адрес электронный
Ведь я живу сейчас в могилке
Здесь уютно… Без тебя, мой милый…
А, впрочем, иногда я выхожу наружу
По лунной, очень тоненькой дорожке,
Смотрю по сторонам и горько вою
А, может, всё ж напишешь пару строчек?

— Ты — королева, — ещё раз повторила графиня, вытерла слёзы и отправилась спать.

Дракон, окинув печальным взглядом поляну, бросил читать вслух стихи. Ведь все его неблагодарные слушатели спали.

Обидевшись на весь мир, дракон тяжело улёгся на землю, спиной к человеку и орку, и долго — долго смотрел на крупные, как бриллианты, ночные звёзды и полную Луну. Одинокая слеза вытекла из его глаза и упала на землю, где тут же взошёл и распустился цветок удивительной красоты.

Тяжело вздохнул дракон и заснул. И снилось дракону, что снова Рубин Сладких Снов оказался у него в руках. Что он опять сидит у входа в свою пещеру и поёт Песню Любви, сложенную, разумеется, из его стихов. И самая прекрасная из всех драконих, издалека, из-за Атласных гор, прилетела послушать его. А затем они принялись купаться в том призрачном мире, среди звёзд, в водопаде лунного света. Они смеялись и брызгали друг на друга каплями сверкающих звёзд…

Спал дракон, с невероятно ранимой душой и угрожающей пастью, в которой зубы росли в два ряда. Рядом с ним сладко похрапывал перед кровавой битвой могучий орк, с пробитым насквозь стрелой Амура сердцем.

Глава 5 Башни

Рано утром нас без всякой жалости разбудил дракон. Хладнокровная ящерица вскочила раньше всех. На костре, для которого Геннадий принёс из леса сухих веток, на подвешенном между двумя рогатинами шесте, на котором повис походный котелок, кипел ароматно пахнущий суп. Мы с орком и глазом не успели моргнуть, как проглотили приготовленную похлёбку. Опять отличился Василий. Едва заметил в кипятке кусок наваристого мяса, как тут же бесстрашно запустил в горячие пузыри пятерню, выхватил мясо и торопливо засунул в рот.

— Обожжёшься же, Вася, — укоризненно произнёс я, жадным взором проследив последний путь торопливо проглоченного аппетитного куска.

— Ничего, — пробурчал он, — зато одному досталось.

Мы остановились тогда, когда ложки застучали о пустое днище.

— А ты? — неожиданно вспомнил я о драконе.