Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России

Правление императрицы Анны было строго [е], а иногда и тираническое. За самые малейшие дела сажали в Тайную канцелярию, и в стене соделанные казармы петербургской крепости недовол[ь]ны были вместить сих несчастных. Казни были частые, яко Долгорукие, быв прежде за тщание их ограничить власть монаршу, были сосланы, а потом за ту же вину из Сибири привезены и переказнены в Шлиссельбурге²⁶, а бывший и не сослан князь Григорий Федорович Долгоруков, назначенный уже в пол[ь]ское посольство, за то что уведано было, что Долгоруковы князь Алексей Григорьевич с сыном и другие сочинили духовную, которою якобы при смерти своей Петр Второй признавал, что имел сообщение с княжною Екатериною Алексеевною и оставлял ее беременну, и сего ради оказывал свое желание возвести ее на престол, духовную сию переписывал, но тогда же силою своих представлений учинил сие безумное сочинение, бесчещущее княжну Долгорукову без всякой пол[ь]зы, уничтожить, также смертную казнь токмо за переписку претерпел; и учинен был указ, дабы Долгоруких не производить. Было гонение и на род Голицыных: князь Дмитрий Михайлович, человек разумнейши[й] того века, был сослан в ссылку²⁷, и напрасное его осуждение довол[ь]но видно по самому манифесту его сослания; дети его: князь Сергий Дмитриевич, дабы отдалить его от двора, послан был в Казань в губернаторы, а князь Алексей Дмитриевич, бывший тогда уже штатским действительным советником, послан нижним офицером в Кизляр. Князь Петр Михайлович Голицын, который и услуги Бирону показал, без всякого суда из камергеров послан был в Нарым в управители; и наконец, Артемий Петрович Волынский, обер-егермейстер, по единой его ссоре и неприязни Бироновой, был с принуждением им воли самой государыни мучительными пытками пытан и потом казнен. Дело его толь мало доводило его до какого наказания, что мне случилось слышать от самой ныне царствующей императрицы, что она, прочетши его с прилежностию, запечатав, отдала в Сенат с надписанием, дабы наследники ее прилежно прочитывали оное и остерегалис[ь] бы учинить такое неправосудное бесчеловечие. Но можно сказать с единым стихотворцем:

На пышные верхи гром чаще ударяет.

Хотя трепетал весь двор, хотя не было ни единого вел[ь]можи, который бы от злобы Бирона не ждал себе несчастия, но народ был порядочно управляем. Не был отягощен налогами, законы издавалис[ь] ясны, а исполнялись] в точности, страшились вел[ь]можи подать какую причину к несчастию своему, а не быв ими защищаемы, страшилис[ь] и судьи что неправое сделать или [м]здоимству коснут[ь]ся. Был уставлен* кабинет, где без подчинения и без робости один другому каждый мысли свои изъяснял и осмеливался самой государыне при докладах противуречить, ибо она не имела почти никогда пристрастия то или другое сделать, но искала правды. И так по крайней мере лесть в таковых случаях отогнана была, да можно сказать, и не имела она льстецов из вел[ь]можей, ибо просто, последуя законам, дела надлежащим порядком шли. Лета же ее и болезни ей не оставляли время что другое предпринимать; чины и милости все по совету или, лучше сказать, по изволению Бирона, герцога Курлян[д]ского, истекали; имела она для своего удовол[ь]ствия нескол[ь]ко женщин, а именно: княгиню Аграфену Александровну Щербатову, к которой, как по веселому ее нраву, так и по другим причинам, привязана была; Анну Федоровну Ешкову и Мельгариту Федоровну Манахину, которых еще императрица знала в молодости своей, когда они были при дворе простыми девушками. Любила шутов и дураков, и были при ней князь Никита Федорович Волконской, Балакирев и князь Михайло Голицын, которые иногда и с вол[ь]ными есть шутками* ее веселили. Се высший знак деспо-тичества, что благороднейших родов люди в толь подлую должность были определены. Но вместо ее, все вел[ь]можи дрожали перед Бироном. Единый взгляд его благороднейших и именитейших людей в трепет приводил, но толь был груб и неприступен, что ниже и лести место давал. Однако были некоторые преданные, то есть граф Остерман, которого он другом почитал и уважал его по делам, принимая от него советы, и князь Александр Борисович Куракин, обер-пггалмейсгер, угождал ему лошад[ь]ми, яко умный человек, л[ь]стил ему словами и, яко веселый, веселил иногда государыню своими шутками, и часто соделанные им в пьянстве продерзости, к чему он склонен был, ему прощались. Петр Федорович Балк шутками своими веселил государыню и л[ь]стил герцогу, но ни в какие дела впущен не был.