Пушкарева - «А се грехи злые, смертные…». Русская семейная и сексуальная культура. Книга 2

«1712 года, в ноябре месяце почало быть у нас помешательство, и весь тот Филипов пост и о Рождестве Христове такое безмерное гонение и мучение было, что бил и давил, и писать стыждуся. И нечто прииде ему во ум, якобы мя смерти преда-ти: на сонную н ап аде на мя, и взяв мой гойтяшик¹²⁹⁵ серебряной, на котором крест носила, и нача мя тем давити, и не вем¹²⁹⁶, как тот гойтан сорвался, и от того я хранима Богом. А в навечерии Богоявления дня поехал к городу и был тамо генваря до 19 дня, и приехал, такожде меня муча, и по многом мучении вон на мороз изгонял, и на утро приказал меня сыскать к себе быть, и я, пришед к нему, и видя его необычно плачуща. И пад пред образом Богоматере, и сказывая мне: якоб чудо показа над нами Богомати — избавила нас от беды, много мыслил, дабы тебя удавить и в нужнике повесить того ради, якоб сама будто удавилась от печали. И созвал тетку мою престарелую Зи-новью, тогда прилучающуюся у нас, также и рабов своих, и священника вавчужскаго, и объявил ту всем, и приказал ту при них, священнике и тетке, рабом своим предо мною прощаться¹²⁹⁷, и о сем и сам вельми был рад; и сие видя раби его, таковое увеселение о сем и объявление им неугодное, паки на мя вознегодоваша и его возмутили, и в тот весь мясоед на мя ярясь и муча, а жонку Варвару безмерными блажити любезными и согласными словами и лобзати, а меня ругати не яко словами, но жестокими побоями огорчевати, такожде и рабом своим приказал меня ругати; и от того времени начата мя раби его ругати всякими бесчестными словами, чего я ни от кого преж сего не слыхала, и много мя угрожали убита, а паче же та жонка Варвара да человек, Дмитрей Шишев, хва-лилися на мя, якоб мне и в доме его не быта; сие и тетка моя престарелая, вдова Зиновья, слыхала, также и сторонние люди слыхали от тех его рабов хваление, что нас видети и учинити в разлучении с мужем, а прочие раби его мне на тех сказывали, то их хваление. И того ж года Великий пост на первой неделе поехал к городу и был тамо до половины поста, и слышу я его тамо непорядочное и нехристианское житие, и пошлю к нему человека, дабы изволил быть в доме свой, и он тогда не поехал, а сказал посланному: как я буду, то жены моей не быть живой, хочу ее окормить смертным ядом, и, приехав, посланный мне сказал, дабы иметь опасение; и пред страстною неделей паки к нему шлю человека, и тогда он приехал, и в то время было тепло, и лед на реке противо Вавчуги истнился, и они в тех полыньях тонули, и пришел в дом, отпер свой подголовок, и из него человек его, Дмитрей, вынял бумагу сулемы и взял к себе, а где ее дел, того не ведаю, и о Святой Недели, и весною по многия времена давил и бил, и вон ночью из двора босу и в одной рубашке выгонял, и от такого его смертнаго убийства много-кратне всячески укрывалася. И паки в Введеньев день пред обеднею меня бил, что и самому ему жития моего отчаяти-ся, и от того времени егда пьян приидет, как те раби его прежде хвалились, то как и счинилось повседневное мне битье и мучение, и в таковом мучении с горькими слезами к нему приду и прошу его: “Осип Андреевич! Что моя пред тобою вина и прегрешенье, что так мя бесчеловечно мучишь”; а он никакой мне вины не объявит, точию говорит: “Иди и прощайся госпоже своей и моей матушке Варваре Нефедьев-не, не я-де тебя бью, она”, и к ней пришед, и сам говорит, что: “Ты ее бьешь, а не я; я над ней вины никакой не ведаю, ты мне все сказываешь и бить велишь; ведаешь ты, моя государыня матушка Варвара Нефедьевна, что я всё по воле твоей делаю, и всегда и я твой, и всем приказываю домочадцам без воли твоей ничтож творити; если кто малое что учинит тебе противно, то, конечно, погибнет, или ты кого похочешь погубить, того погубишь, а кого воскресить, того воскресишь”; и говорил про меня, что: “Губи до конца сию воровку, и так вы уже ее, воровку, с Дмитрием вконец погубили, что ее живой не попущу”, и приказал всем им убраться чинно, а у меня всё побрав, не токмо какое убрание, но и на голове ничто не оставил, и приказал передо мною парню своему да девке, руга-яся, досаждать, падши, на коленах стоять, якоб сетуя по мне, и ругательныя с досаждением всякия слова говорить, а вышеупомянутым Д митр ею да Варваре петь и плясать, и тако ругался босу и мало мя не нагу вон на морозы изгоняше, а баба тоя и двери избныя и сенныя запрет, чтоб мне не внити и от мраза б умереть, и много ми претяше, дабы я сама себе предала смерти и по многие дни тако бывает. И паки прилучи-лось ему с тою жонкою и с прочими седети в горнице, и я тут вошла, дабы мне видети их торжество с тою жонкою, и она ему стала говорить: “Изволь-де отсюду идти в другую горницу для того, что враг наш здесь”; и он, став с нею, пошел в другую горницу, и я паки за ними хотела войдти, и хватя меня та жонка толкнула назад в двери, и хотела она двери запереть, а я хватилась за двери, удержатися хотя, и она теми дверьми притворила мне руки, едва их не переломила, и по многия времена та жонка меня талкивала и бить бросалась, ово и при священнике том вавчужском, и при домочадцах наших, и всякою неподобною бранию по многие случаи бранит и всячески ругает, и тетка моя, вышеписанная Зиновья, слыхала и видала, и его сродница, престарелая ж сродная ему сестра Овдотья Митусова, и тетка моя Анна, Васильева дочь, устюжанка, и многие и сторонние люди слыхали ж и видали. И того ж Филипова поста прилучилося быть у города соборной церкви ключарю¹²⁹⁸ Иову Иванову, и просила я его, ключаря, дабы меня посетил и видел мои беды, и я ему, ключарю, про сие доносила и просила его, дабы он, ключарь, Осипа Андреевича о сем увещал от божественного писания, и сказывала ему житие свое непорядошное, и готяишик рваной показывала, и серги ломаныя, и ругание от него безмерное, а наипаче досаждение от рабов его, а к жонке той, воровке, чрезмерное любление и лобзание, и объявляла, что от меня всё заперто и никуда меня та баба не пустит, и пить, и есть по приказу ли его или от своей безумной гордости не дает; и видя он, ключарь, мене мало не нагу, и во уверение моего доношения спрашивал он же, ключарь, девку нашу, что сие доношение мое вправду ль так; и она ему против того ж моего доношения сказала, что-де истинно было так не ложно, а отец мой то мое житие и ругание видал. Пред Рождеством Христовым приехала я к дяде своему Михаилу на погребение, с воли мужа своего, и мне он болши к себе быти не велел, и парня своего послал в Вавчугу, чтоб меня и тамо в дому не пустить, не токмо к себе к городу быти, и жила я у отца моего мясоед, бояся тамо к нему ехать ради такого его страха, дабы мне безгод-ною¹²⁹⁹ смертию напрасно не умереть, и просила я господина отца иеромонаха Прокла и отца ключаря, дабы его увещали от божественнаго писания о союзе любви нашей, а паче дабы меня он взял к себе в дом; и по прошению их, как я от отца из дому приехала, и жили мы с ним тогдашняго Великаго поста до половины, яко есть по христианским порядкам, и сам он, Осип Андреевич, рад бысть тому, и видя та раба его Варвара житие наше по христианству, начала быть печальна повсегда и горько плакать, и он, ее видя печальну, паки начал ублажати много, ово словами и ово подарки, и меня не остав-ляти в любви своей; и умысли она со клевреты своими подлог положите и наустите жонку Анну, которая по ея избранию принята и ныне живет, а та жонка без меня зимою взята, и паки его возмутили, якоб некий яд учиненный от меня на его здравие; а та-де жонка прежде сего ниже в той горнице бывала не токмо в том шкафе, в котором свой подлог сыскали, и он, слыша от них такое сплетение, и просит его та баба, дабы меня бил и спрашивал прилежно о их подлоге, и говорили так, дабы я в том вину принесла во всем их подлоге того ради, дабы мя в том их умысле до конца погубить, а им правым быть; и, поверя он их сплетению ложному, запершися в горнице, а их всех собрав тут же и приставил ко дверям, и бил меня бесчеловечно и смертно тростию, что ее всю до рук в малые члены разбил, и яко ниже мне в память прите, и голову разбил до крови, и топтал ногами, и за волосы по горнице волочил, и говорил, дабы я по их умыслу вину принесла и не вем, како преста; и от его смертнаго убийства до недели страстныя ниже с места могла двинуться. Того ж Вели-каго поста, в Лазареву субботу, под вечер, пришед ко мне к месту с Алексеем Рыкуновым, якоб хотя некую ласку показать, и сел ко мне на кровать, взял у меня руку, якоб поцеловать, и прокуся палец, и кость всю раздробя, и ноготь зубами сорвал; и в самую Святую Пасху и о Святой Неделе какое его и рабов ко мне ругание было, а жонки той увеселение, что срамно и доносити; ово отчасти тетка моя, вышеписанная Зиновья, видела и слышала. И на Фомины недели паки на мя напался, хотя меня бити, и я от него уравалась и ушла в баню, и те его рабы, меня сыскав, ему объявили, и он за мною пришел и хотел меня клещами железными ушибти, и паки от него ушла окном, и тако ночь всю на улице была под шлюпкой, а во двор идти не посмела; везде ходят, ищут с рабами своими, дабы мя смерти предати, а их за то дарит, дабы меня ругали и гонили, и говорит: “Уже ее не бойтеся, ничто от нея вам зло не будет; а мне будет жена и госпожа, и матушка, Варварва Нефедьевна, то вам и дому моему госпожа”; и за то их жон-ка Варвара ягодами и орехами кормит, дабы меня гонили и ему по ея научению сказывали. И в которую ночь я была на улице, понеж та ночь была вельми страшна, молнии и дождя вельми было много, и пред утром паки в баню пришед сидела, ово от дождя, а больше от страха, а сени и горницы — всё заперто, и паки он ко мне пришед являлся якоб страшен, что и виду его изменитися, и говорит мне: “Того ради к тебе пришед, хощу тя смерти предати”, а сам весь трясыйся, якоб от мраза, и н ап аде на мя и брося на лавку, и гортань мою руками захватил, а на груди колены стал, и оттоле не вем как ушла, и побегла ко двору, и он за мною ж; навстречу нам едут чухченемцы¹³⁰⁰ с тертыми брусками, и он, их видя, возвратился, и видя те люди меня необычно таковую изорвану, и волосы на голове простерты, и босу, и тогда я, ово от страха, ово стыда ради, дабы его в больший зазор не ввесть, скрылась под нужником, и как проехали те люди, и он паки искал меня везде, и угрожал отдать в градской приказ: “А вас не отдам ни под который суд, и она надеется на архиерея, а я там нейду и ему не судим”, и им твердо говорил, что: “Вы не бойтеся, вы будете правы, я вас всех оправлю, а ей когда, воровке, будут верить?” и умыслили меня вязать и в канцелярию вести, и я, слыша их такия согласныя слова, оттоле вышла и пришед в воротную избу, где те сторонние люди. И пришед человек его, Дмитрей, и сказывает ему, что воровка та сидит в избе, и он сие слышит, а идти ему за стыд сторонних людей нельзя, и послал ко мне того ж человека, наняв подводу, и сослал меня со священником вавчужским с двора, осмотря мало не нагу, и побрал у меня мои ключи, и ходил в шкатулы. А ключи у меня обрал во Святую Пасху, как я пошла к вечерне, тогда, всё побрав, и везде всё из них выбрав, и жонке той всё вручил, и она, при мне ходя, всё выбирает, якоб ругался мне; и после того позвал к себе протопопа Каллиника и сказывал, и объявлял мои шкатулы порожние, и сказывал ему, якоб я из них всё выбрала и к отцу свезла; и я, пришед, при Каллинике говорила: “Изволь отпереть шкаф, ту и сыщешь, а ключи того шкафа у бабы той”, и он отпер и видит, мало что точию всё иззакрыто; сперва сказал, что нет ничего, и как видеть стало, тотчас опять запер, а меня толкнул и двери запер. И какое ругание от рабов его было, не возможно сказать, видел протопоп Каллиник, также и священник вавчужской; и слышу я ныне от достоверных, что та баба мои серги приданыя, и телогрея, и рубашки всё держит, а меня ругает и хвалится, и до днесь не токмо мне в доме быть, но и благословения родительскаго лишити, сказывая, будто я всё повозила к отцу своему. Тем всем он, муж мой Иосиф, клеплет меня напрасно, а я от него, мужа моего, из дому к отцу моему ничего не важивала: выслал он меня на Холмогоры к отцу моему с вавчужским священником Симеоном при протопопе Каллинике в одной телогрее, и не токмо что от платья мне дал, но и рубашки никакой, кроме той, которая на мне тогда была, не дал, и ныне всё мое приданое у него, мужа моего, в доме; и ныне имею я нужду великую, что мне оболотчи и на голову положить, и к Церкви Божией и никуда выдти не в чем».