– И ты теперь не такой красавчик, как два часа назад. – Она нежно прикоснулась к его лицу, на котором Каррачола оставил кровавый след, и, поднимаясь в автобус, бросила через плечо: – Надо же, два часа – это как раз вся история нашего знакомства.
– Два часа! Мне кажется, я постарел за это время на двадцать лет. И все эти годы я посвящаю вам, леди. А сейчас, – закончил он, глядя, как Смит усаживается на водительское место и включает зажигание, – предстоит прожить очередные двадцать. Всем на пол!
– А вы? – спросила Хайди.
– Я? – с искренним удивлением переспросил Шаффер. Он вышиб прикладом «шмайссера» лобовое стекло, щелкнул затвором и встал на колени, пристроив автомат стволом наружу. – А я кондуктор. Где вы видели, чтобы кондуктор работал лежа?
Смит нажал на стартер, и дизельный мотор послушно загудел. Майор включил первую скорость, автобус рванул вперед.
Снабженный мощным стальным ножом снегоочистителя, он легко пропорол двойные двери, будто они были сделаны из картона, только щепки полетели в разные стороны, как конфетти. Смит свернул направо и выехал на главную улицу.
Зевак, заполнивших улицу, можно было распугать гудком и ревом дизеля, но с автомобилем, стоявшим на выезде, разъехаться было не так просто. Но прежде чем сидящие в нем (сержант, руки которого покоились на баранке, и майор с радиотелефоном в одной руке и тонкой сигарой с длинным столбиком пепла – в другой) успели понять, что происходит, их машину отнесло ножом снегоочистителя на несколько метров, после чего она благополучно остановилась. Ошарашенный майор так и остался сидеть с радиотелефоном в одной руке и с сигарой в другой. Даже пепел сигары не осыпался.
Мотоциклистов, столпившихся у дверей «Дикого оленя», удивил необыкновенный выезд автобуса. Сначала они решили, что его владелец Зеп Зальцман свихнулся или у него заело акселератор. Но они быстро поняли, что ошиблись. Они заметили Смита, склонившегося над рулем, и Шаффера со «шмайссером», дуло которого выглядывало из разбитого лобового стекла. Этого оказалось достаточно, чтобы сержант отдал команду и мотоциклисты рванулись к своим машинам.
Но и Смит увидел достаточно. Он включил далеко слышный рожок автобуса, резко свернул и на всей скорости двинулся к тротуару в сторону мотоциклистов. Поняв его намерения, те сделали единственно правильный выбор: оставив свои машины на произвол судьбы, предпочли укрыться на лестнице «Дикого оленя».
С душераздирающим металлическим скрежетом автобус смял патрульные мотоциклы, превратив их в груду утиля. Вырулив опять на середину дороги, Смит оглянулся: лишь две машины благополучно избежали общей участи.
Под рев рожка Смит без передышки жал на газ, включая то огромные передние фары, то подфарники, и от этой свистопляски народ в панике разбегался кто куда, очищая дорогу.
На горных дорогах почтовые автобусы пользуются абсолютной привилегией перед всеми другими видами транспорта, и символом их непререкаемого дорожного авторитета является оглушительно-пронзительный рожок. Звук этого рожка – виден сам автобус или нет – это приказ всем машинам и пешеходам остановиться или отступить, неукоснительно исполняемый каждым альпийцем, с молоком матери впитавшим дорожные правила, принятые в родных местах. Волшебный рожок оказывал магическое действие: и автомобили, и люди послушно жались к тротуару, как будто их враз притянул к себе мощный магнит. На лицах можно было прочитать все степени удивления – от тупого недоумения до возбужденного изумления. Чего на них не было, так это досады и негодования – события развивались столь стремительно, что до этого дело просто не успевало дойти. Автобус достиг уже конца улицы, а вдогонку не прозвучало ни одного выстрела.
Впереди маячила прямая как стрела лента дороги вдоль Голубого озера. Смит отключил альпийский рожок, но, спохватившись, включил его вновь: он мог сослужить службу не хуже, чем пара пулеметов.
– Нельзя ли сменить пластинку? – раздраженно спросил Шаффер. Он совсем продрог под ледяным ветром, который дул из разбитого окна, и, стараясь по возможности укрыться от холода, уселся на пол. – Свистните, если понадоблюсь. У меня, наверное, миля в запасе.
– В смысле?
– Через милю подъедем к КПП казармы. У офицера в той машине, которую мы побеспокоили, был радиотелефон. Парень им, надо думать, воспользовался.
– А что же ты его не застрелил?
– Не тот я стал теперь, босс, – вздохнул Шаффер. – В мою жизнь вошло нечто прекрасное.
– Скажи лучше, что у тебя не было возможности.
– И как вы верно заметили, у меня не было возможности.
Шаффер обернулся, посмотрел в заднее стекло, нет ли погони. Дорога за ними была пуста. Тем не менее вид, открывавшийся в сторону, откуда они удалялись, заслуживал внимания. Шлосс Адлер, окутанный пламенем, освещал адским огнем снежное королевство почти на километр вокруг. Это была мечта пиротехника, кошмарный сон брандмайора. Участь замка была предрешена: к рассвету он превратится в дымящиеся руины. Отныне он обречен быть легендой, передаваемой из поколения в поколение, сказанием о прекрасном, навсегда исчезнувшем видении.