Пушкин

Оба стихотворения являются вольными переводами оды римского поэта Квинта Горация Флакка, жившего в I веке до нашей эры. Гораций, в свою очередь, вдохновлялся еще более древним текстом – египетской «Похвалой писцам», в которой говорилось о нетленности человеческой мысли и слов.

Кажется, что в этом стихотворении Пушкин одновременно предчувствует свою близкую кончину и выражает уверенность в том, что его стихи переживут века: «Нет, весь я не умру – душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит…»

Глава восьмая Перед роковой дуэлью

Жорж Шарль Дантес

А. Наумов. Дуэль Пушкина с Дантесом

Убийцы Пушкина. Дантес и Геккерн

Жорж Шарль Дантес был видный, очень красивый, прекрасно воспитанный, умный, светский человек, принадлежащий к высшему обществу. Он родился 5 февраля 1812 года в семье французского барона. По завершении военной школы он отправился на поиски счастья в Россию. По пути через Германию Дантес простудился и оказался прикованным к постели в маленьком немецком городке. По случайности, из-за поломки дорожной повозки в городок заехал обоз нидерландского посланника Геккерна. Хозяин гостиницы рассказал тому о своем постояльце – больном французе. Геккерн заглянул в комнату к Дантесу и был поражен его красотой. Он не отходил от постели молодого человека до тех пор, пока Жорж не выздоровел, а потом предложил ему присоединиться к своей свите. В Петербурге Геккерн нанял для Дантеса самых лучших учителей, и вскоре по его протекции молодой человек был зачислен корнетом в Кавалергардский полк. В 1834 году Геккерн просил разрешения у отца Дантеса на его усыновление и получил согласие.

Луи-Якоб-Теодор ван Геккерн де Беверваард [128] относился к древнейшей голландской фамилии, вырос во Франции, служил на флоте, какое-то время у Наполеона. Вернувшись в Нидерланды, стал дипломатом, а в 1826 году – нидерландским посланником в Петербурге. Он был человеком высокообразованным, умным, язвительным, любил коллекционировать антикварные редкости. Именно Геккерн вывел Дантеса в свет, где тот встретился с Натальей Николаевной Пушкиной и безумно увлекся ею.

Но каковы же были истинные отношения голландского посланника и молодого офицера? Сын знаменитого историка Андрей Николаевич Карамзин объясняет их весьма деликатно: «Геккерен, будучи умным человеком и утонченнейшим развратником, какие только бывали под солнцем, без труда овладел совершенно телом и душой Дантеса»[129].

Сам Пушкин характеризовал их отношения куда резче: «О том, что Дантес предается содомскому греху, стало известно в свете мне первому, и я с радостью сделал эту новость достоянием общества».

Конечно, Пушкина не могло не раздражать, что Дантес ухаживает за его супругой.

Дантес казался влюбленным и воображал, что молодая женщина тоже влюблена. О своей любви он писал приемному отцу, добавляя: «она тоже любит меня, и мы не можем видеться до сих пор, так как муж бешено ревнив»[130].

Высокий белокурый красавец Дантес хорошо танцевал, Натали очень любила танцы, и вместе они составляли красивую пару. А вот низкорослый, смуглый, прихрамывающий Пушкин разительно контрастировал со своей блистательной супругой, чего он сам не мог не понимать.

От переживаний у Пушкина стало заметно портиться здоровье. Сильно болели ноги: к то ли вымышленному, то ли действительно имевшемуся застарелому варикозному расширению вен добавился ревматизм. Поэт не мог без ноющей боли ни лечь, ни сесть, ни встать. Выходя куда-либо, Александр был принужден опираться на палку, как восьмидесятилетний старец.

И хотя, по утверждениям самой Натальи Николаевны, дальше поверхностного и самого невинного светского флирта дело не заходило, Пушкин отчаянно ревновал: сказывалась болезненная наследственность: его родные дед и прадед убивали своих жен, запирали их по одному лишь подозрению в измене. И теперь Пушкин маялся, воображая, что даже оставаясь верной ему физически, Наталия Николаевна может изменить в мыслях. Патологическая ревность эта отразилась и в письмах: прежняя заботливость сменилась подчас откровенной грубостью: «Ты кажется не путем искокетничалась. Смотри: не даром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой… легко за собою приучить бегать холостых шарамыжников; стоит только разгласить, что-де я большая охотница. Вот вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи будут…»[131].

Ревность Пушкина замечали многие, но сочувствия он вызывал мало: слишком много женских сердец он разбил, многим мужьям наставил рога… Так что теперь все происходящее воспринималось как заслуженная расплата.

– Сам виноват! – болтали в свете, – он открыто ухаживал сначала за одной дамой, потом за другой… Наталья Николаевна поначалу страшно ревновала, потом стала равнодушна, привыкнув к неверностям мужа, вот и стала позволять и себе чуть более того, что почитается приличным.

Опытная княгиня Вяземская пыталась предостеречь Натали: