Пушкин и декабристы

Чисто пушкинская беспечная откровенность, которую Алексеев должен хорошо понять. Пушкин уехал с юга, «по этикету» должен бы написать первым, да не догадался. Старая дружба легко может возобновиться при встрече, но три года и сотни верст разделяют, и кроме как о прошлом - говорить почти не о чем. Да в письмах и нельзя откровенничать. Слова «вокруг острога» позже густо зачеркнуты. Может быть, самим Алексеевым или каким-то перепуганным потомком? Возможно, в этих словах скрывается какой-то особый, опасный смысл (между прочим, в той дневниковой записи, где Пушкин отметил посещение Алексеева, Пущина и Пестеля, дальше следовало: «Потом был я в здешнем остроге…»).

«Был я в Москве и думал: авось, бог милостив, увижу где-нибудь чинно сидящего моего черного друга, или в креслах театральных, или в ресторации за бутылкой. Нет - так и уехал во Псков - так и теперь опять еду в белокаменную. Надежды нет иль очень мало. По крайней мере пиши же мне почаще, а я за новости кишеневские стану тебя подчивать новостями московскими. Буду тебе сводничать старых твоих любовниц - я чай дьявольски состарелись. Напиши кто? Я готов доныне идти по твоим следам, утешаясь мыслию, что орогачу друга».

Вероятно, в годы оны в Кишиневе много толковали о родной Москве и о прежних похождениях Николая Степановича, что дает Пушкину повод еще раз намекнуть на старое соперничество и госпожу Эйхфельдт. И снова - скрытые стихи: «Надежды нет иль очень мало» - в сказке же «Царь Никита и сорок его дочерей», написанной в Кишиневе за четыре года до этого письма, - «ничего иль очень мало».

«Липранди обнимаю дружески, жалею, что в разные времена съездили мы на счет казенный и не соткнулись где-нибудь».

50

Письмо, хотя и послано через Киселевых, но прежде попало на псковскую почту. Поэтому - строки о Липранди самые смелые во всем тексте: «на счет казенный» Пушкин ездил в ссылку и из ссылки, а Липранди - на следствие и из-под следствия.

«Прощай, отшельник бессарабской,

Лукавый друг души моей -

Порадуй же меня не сказочкой арабской,

Но русской правдою твоей.

А. П. 1 дек.»

«Удостоверение дружбы» - несколько новых стихотворных строк. «Отшельник бессарабской» и «Лукавый друг» - понятны, последние же две строки, видимо, скрывают какой-то смысл. Если не усмирить вовремя фантазию, то можно бы вообразить: поскольку Алексеев знал Пестеля и посещал вместе с ним Пушкина, то «Русская правда», это пестелева программа переустройства России…

В тот же день, 1 декабря 1826 года, Пушкин вложил письмо в конверт, а на конверте написал: «Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве, в Чернышевском переулке, в собственном доме». В том же конверте отправилось и послание к хозяину «собственного дома», начинавшееся со слов: «Ангел мой Вяземской… пряник мой Вяземской!» - и заканчивавшееся: «При сем письмо к Алексееву (род моего Сушкова), отдай для доставки Киселеву - вой-вым, как хошь».

Еще в начале нашего века Н. О. Лернер справедливо заметил, что последние строки хоть и не совсем понятны, но, видимо, содержат нечто обидное для кишиневского друга: о посредственном литераторе Сушкове Пушкин обычно отзывался с насмешкою. Так или иначе - Вяземскому иронически обозначен характер отношений Пушкина и Алексеева (другого южного приятеля, поэта Туманского, Пушкин назовет «мой Коншин», что означало «слепой подражатель»).

Кишиневских приятелей в конце 1826 года еще соединяло прошлое, но уже разделяло настоящее.

Изгнание на юг, естественно, ослабило связи Пушкина с лицейскими и петербургскими друзьями: такое удаление от школьных воспоминаний очень часто завершается окончательным уходом в совершенно другую сферу отношений, откуда к прошлому нет никакого возвращения.

Но счастлив тот, чья жизнь крутой спиралью возвращается «на круги своя» - и после разлуки снова сводит с

51

повзрослевшими однокашниками. И тогда им уже не разойтись: вторая дружба возрождает, укрепляет и сохраняет первую, со всею силою постоянства, приходящего с годами.

19 октября 1825 года Пушкин прощался или отрекался от южных привязанностей; оказалось, что, куда бы ни бросила судьба и ни повело счастье -

…Нам целый мир чужбина,

Отечество нам Царское Село…

Так уходила в прошлое кишиневская дружба-соперничество.

Сохранилось еще одно письмо Александра Сергеевича ¹ Николаю Степановичу из Петербурга в Молдавию (26 декабря 1830 года), да три послания Николая Степановича Александру Сергеевичу: одно - 20 марта 1827 года из крепости Хотин, где Алексеев сидел под арестом за дуэль; другое - из дунайских княжеств в 1831 году, последнее, скорее всего оттуда же, - в 1835-м. Еще сохранилась - «История Пугачевского бунта» с посвящением «Любезному другу Алексееву от Пушкин‹а› в память б‹ылова›» ² (часть букв уничтожена при переплетении книги).