Пушкин и Грибоедов

У меня нет сомнения, что итоговая мысль о невозможности всеобщего согласия проходила через сознание писателя. Первоначальное заглавие – «Горе уму» – подчеркивало суровость замысла комедии. Горе человеку может причинить ум, если откроет ему какие-то страшные истины! Одна из всеобщих горьких (наглядно подтверждаемых) истин – неизбежность смерти. «Приемлем с жизнью смерть свою» (Державин). По-разному люди воспринимают эту истину. Известно много случаев личных духовных кризисов на этой почве. Как жить, чего добиваться, за что бороться, если потом все равно все прахом пойдет? Самый простой выход – знать эту истину, но не торопиться на нее реагировать. «Живи, пока живется!» Можно и помнить о роковом исходе, но не паниковать. «Видеть жизнь свою от самого начала / И до самого, до самого конца» (Алексей Еранцев). Это позволяет разумнее распорядиться тем, что отпущено.

Ситуация Чацкого страшнее: осознание, что человек катастрофически одинок, что обрекает воспринимать жизнь бесплодной и потому напрасной. Это духовная смерть при продолжающейся физической жизни.

Интересную перекличку духовных поисков героев мы наблюдаем! С Онегиным в расцвете возраста и сил вдруг приключается то, что автором именуется «недугом», – «преждевременная старость души», но недуг поборола пробудившаяся страсть к познанию смысла жизни. Только рухнули обретенные казавшиеся прочными духовные опоры. Обстоятельствами закрыта возможность вернуться к ранее отвергнутым ценностям. Герой попадает в зону острого кризиса.

В Чацком кипят молодые силы. Но на его долю выпадает участь познать страшную истину, преодолеть которую никаких сил не хватит: мы живем в разобщенном мире. (Ему хочется всю желчь и досаду излить на «целый мир»).

Такой проблемы не стоит перед огромным числом людей, которые озабочены устроением только собственной жизни. Впрочем, неожиданные препятствия встретятся где угодно. Кажется, близких людей проще всего найти среди родных. Только родные по крови отнюдь не автоматически становятся родными по духу. Все-таки задача найти людей близких решаемая, но это дает лишь относительную надежду. В глобальных масштабах задача решения не имеет. Попытки нарисовать розовые картинки светлого всеобщего будущего предпринимались; им присвоено определение – утопические, что значит – практически нереализуемые. Был длительный практический эксперимент устроить земной рай сначала в отдельно взятой стране; здесь не место размышлять, почему он обанкротился. Удручающий результат либо не предвидели, либо о нем спекулятивно умалчивали.

Трагедия всегда оптимистична – за счет катарсиса. Но что же оптимистичного в прозрении Чацкого, когда его не понимают! Истина неприятная? Но сделан огромный шаг в познании мира и человека! Мы живем в разобщенном мире… По сути от этой печки надо танцевать, когда человек обдумывает какую-либо возникшую перед ним конкретную проблему.

А если сквозь призму ситуации Чацкого (в канун 14 декабря!) взглянуть на трагедией завершившееся восстание? Увидим пророчество поражения! Это и объясняет немоту Грибоедова в его скитаниях по Крыму и мысли о самоубийстве и сумасшествии. Незавидное положение: горячо сочувствовать обреченным людям и презирать себя за то, что не вступил в их ряды! Наверное, и «Горе от ума» утратило свое значение в сознании автора из-за того, что было понято ошибочно.

2

Как ныне относиться к «декабристской» трактовке образа Чацкого? По-разному! Когда-то она была неизбежной. Из истории это не вычеркивается.

Перед типом декабриста литература оказалась в невольном долгу. Вначале литературная деятельность декабристов, членов тайных обществ, не афишировалась. После трагедии 14 декабря сама тема надолго стала категорически запретной.

Героями жизни декабристы были для Герцена, который вместе с Огаревым на Воробьевых горах дал клятву продолжить их дело. Отношение к этому историческому явлению Герцен выразил как публицист, языком огненных метафор. Для него декабристы – это «фаланга героев, вскормленная, как Ромул и Рем, молоком дикого зверя… Оно им пошло впрок! Это какие-то богатыри, кованные из чистой стали с головы до ног, воины-сподвижники, вышедшие сознательно на явную гибель, чтоб разбудить к новой жизни молодое поколение и очистить детей, рожденных в среде палачества и раболепия»171.

Литература по цензурным условиям не могла снабдить писателя-критика в постановке декабристской темы существенным материалом. Герцен выдвигает, где-то подгоняя под свои воззрения, единственный образ – главного героя грибоедовской комедии. В статье «Новая фаза в русской литературе» (1864) Герцен утверждает: «Образ Чацкого, печального, неприкаянного в своей иронии, трепещущего от негодования и преданного мечтательному идеалу, появляется в последний момент царствования Александра I, накануне восстания на Исаакиевской площади; это декабрист, это – человек, который завершает эпоху Петра I и силится разглядеть, по крайней мере на горизонте, обетованную землю <…> которой он не увидит» (XVIII, 180).