Пушкин: Из биографии и творчества. 1826-1837

А кто несчастию причина?
Блаженной памяти покойный царь
Пётр Алексеевич! Был умный государь,
А к морю чересчур подъехал близко.
Как в яме строиться, когда есть материк?
Вот то-то, матушка, и был велик,
А выстроился низко…

Лихвин

Смотри, Егор, укороти язык,
Ты слишком говорить изволишь фамильярно.

Побродяжкин

Помилуйте! Петру Великому
Отечество всегда пребудет благодарно!

Тем не менее пьеса была разрешена[533]. Однако за четыре года «цензурная погода» ухудшилась. Это отразилось на судьбе пушкинской поэмы.

В царской семье, по-видимому, с этого времени сложилось мнение, будто Пушкин не понимает Петра: Андрей Карамзин сообщал родным (10/22 XII 1836 г.) отзыв великого князя Михаила Павловича. «Он утверждал, что Пушкин недостаточно воздаёт должное Петру Великому, что его точка зрения ложна, что он рассматривает его скорее как сильного человека, чем как творческого гения; и тут, со свойственной ему лёгкостью речи, он начал ему панегирик, а когда я приводил в параллель императрицу Екатерину II, он посылал меня подальше»[534].

Царское вето, наложенное на «Медного всадника», было одним из сильнейших огорчений, подлинной трагедией, постигшей Пушкина. В России даже близкие люди, почитатели заговорили о том, что поэт «исписался». Стоит ли удивляться, что Мицкевич, живший за границей, заметит о Пушкине 1830-х годов: «Он перестал даже писать стихи, опубликовал лишь несколько исторических сочинений»[535].

При жизни Пушкина его поэма не появляется[536].

Заочный разговор с Мицкевичем продолжается.

Через несколько месяцев после запрещения Пушкин возвращается к оставленным строкам «Он между нами жил…»: беловой автограф сопровождается датой 10 августа 1834 года.

В своё время специалисты задумались над тем, для чего же столь поздно, через год после знакомства с «Отрывком», Пушкин возобновляет спор?

М. А. Цявловский полагал, что толчком, «снова поднявшим из глубины сознания образ Мицкевича и его стихи, вероятно, было получение Пушкиным от гр. Г. А. Строганова 11 апреля 1834 года заметки неизвестного из „Франкфуртского журнала“ о речи Лелевеля»[537].

Один из вождей восстания 1830—1831 годов И. Лелевель в Брюсселе 25 января 1834 года говорил о Пушкине как противнике власти, вожде свободолюбивой молодёжи.

Пушкин, действительно, крайне отрицательно отнёсся к «объятиям Лелевеля» (см. XIV, 126), однако всё же остаётся неясным, как этот эпизод, довольно далёкий от Мицкевича, мог существенно повлиять на возобновление диалога. Даже если получение заметки от Строганова действительно стимулировало пушкинский замысел, то всё равно — главные причины надо искать в другой плоскости.

Повторим, что фактическое запрещение «Медного всадника» оставляло «Отрывок» Мицкевича без пушкинского ответа, и в этом, вероятно, главная причина возвращения к стихотворению.

Весь 1834 год, вообще очень тяжёлый для Пушкина, можно сказать, проходит под тенью «Всадника». В октябре с поэмой знакомится А. И. Тургенев: «Пушкин читал мне новую поэму,— пишет он,— на наводнение 824 г. Прелестно, но цензор его, государь, много стихов зачернил, и он печатать её не хочет»[538]. В декабре публикуется отрывок («Вступление») в «Библиотеке для чтения».

Работа же над стихами «Он между нами жил…», как прекрасно показал М. А. Цявловский, шла в сторону смягчения прямой полемики, большего спокойствия, объективности; так же как несколько месяцев назад — при создании «Медного всадника».

После упрёков «злобному поэту» Пушкин в послании Мицкевичу восклицает:

…боже! Освяти
В нём сердце правдою твоей и миром,
И возврати ему…

Мы видим в этих строках (независимо от субъективного намерения поэта) важнейшее автобиографическое признание. Это он, Пушкин, год назад победил в себе «злобного поэта»; сумел подняться на уровень правды и мира, и наградою явился «Медный всадник», лучшая поэма.

Впрочем, стихи «Он между нами жил…» также нужно отнести к тем бурям, что разыгрывались под внешней житейской оболочкой.

Пушкин в 1833-м начал послание Мицкевичу — но не кончил, а там мелькали злые слова. В 1834-м — завершил, перебелил рукопись, но не напечатал!

Возможно, оттого, что всё же не смог в стихах «Он между нами жил…» найти должной дозы «правды и мира» — как в «Медном всаднике». Или — всё дело в том, что снова возникли надежды на выход поэмы? В 1836-м Пушкин предпринял новую попытку — переделать рукопись, как-то учесть царские замечания. Попытался даже серьёзно ухудшить текст: вместо «кумир на бронзовом коне» — попробовал «седок на бронзовом коне»[539]. Попытался — но не сумел… Переделка не была завершена. Пушкин погиб.