Писатель принял участие в полемике по поводу «Египетских ночей», посвятив этой повести Пушкина статью «Ответ „Русскому вестнику“» (1861)[769]. Поводом к ее написанию послужило высказанное редактором «Русского вестника» Катковым мнение о том, что «Египетские ночи» не являются цельным произведением, то есть не несут в себе никакого законченного смысла[770]. Идеологическим фоном статьи стала полемика о женской эмансипации. В «Ответе „Русскому вестнику“» Достоевский называет браки молодых девушек со «сладострастными и богатенькими старичками» «продажей тела» и утверждает, что «в этом случае часто виновата не бедная жертва, а ее палачи» (XIX, 126). Свое представление об эмансипации Достоевский формулирует следующим образом: «…для нас… вся эманципация сводится к христианскому человеколюбию, к просвещению себя во имя любви друг к другу, — любви, которой имеет право требовать себе и женщина» (XIX, 126).
Примечательно, что требование любви и всепрощения к женщинам, «возлюбившим много», которое Достоевский сформулировал так задолго до написания «Братьев Карамазовых», писатель вложил и в уста Федора Карамазова. В главе «Зачем живет такой человек!» Федор Павлович, рассказывая, как Грушенька была вынуждена сожительствовать с «почтенным человеком», оправдывает ее тем, что «в юности пала, заеденная средой, но она „возлюбила много“, а возлюбившую много и Христос простил». В ответ он слышит возражения отца Иосифа: «Христос не за такую любовь простил» — и энергично парирует: «Нет, за такую, за эту самую, монахи, за эту! Вы здесь на капусте спасаетесь и думаете, что праведники! Пескариков кушаете, в день по пескарику, и думаете пескариками бога купить!» (XIV, 69).
Интересно, что замечание Федора Павловича о «пескариках» отражает известную из пушкинского
Статья «Ответ „Русскому вестнику“» значима для понимания пушкинской природы романа «Братья Карамазовы». В ней тема «не такой любви» соединяется с темой «сладострастного насекомого», воплощенной в образе Клеопатры: «В прекрасном теле ее кроется душа мрачно-фантастического, страшного гада: это душа паука, самка которого съедает, говорят, своего самца в минуту своей с ним сходки. Все это похоже на отвратительный сон» (XIX, 136). В последующем творчестве писателя этот «отвратительный сон» воплотился в сне Свидригайлова, а образ «сладострастного насекомого» путешествует по нескольким произведениям, пока не приходит в последний роман Достоевского[771]. В «Братьях Карамазовых» уподобление человека «сладострастному насекомому» является лишь одной половиной дихотомии «насекомое» — «ангел», которой Дмитрий характеризует себя самого и своих родственников. При этом обнажается важнейший источник этой дихотомии: стихотворение Шиллера «К радости» в переводе Ф. И. Тютчева: «Насекомым — сладострастье, Ангел — Б-гу предстоит»[772].