Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии

Тайная канцелярия день и ночь работала в Преображенском: пытки и казни служили средством нашего славного преобразования государственного. ‹…› Ничто не казалось ему страшным[469].

Скорее всего, в 1826 году записка H. М. Карамзина «О древней и новой России», содержащая приведенные выше пассажи о Петре, текстуально не была известна Пушкину, поскольку представляла собой документ государственной конфиденциальности. В то же время можно предположить, что Пушкину было известно мнение Карамзина о Петре из личного общения, которое до конца 1819 года было частым, и/или от общих друзей, в первую очередь от Вяземского.

Главный же наш вывод состоит в том, что, независимо от разницы в оценках Петра, «Стансы» показывают серьезное идейное движение Пушкина в сторону Карамзина, что нашло отражение не только в этом стихотворении, но и в воспоминаниях поэта о недавно ушедшем из жизни историке. Как показал В. Э. Вацуро, они писались одновременно со «Стансами»[470].

5

Пушкин хотел бы строить свои взаимоотношения с императором Николаем по той же модели, по которой строил взаимоотношения с императором Александром Карамзин. Однако этому мешало не только глубокое нежелание императора Николая видеть в Пушкине Карамзина, но и то, что большинство современников, пожалуй, разделяло эту позицию. В глазах общества Пушкину недоставало главного для того, чтобы претендовать на роль Карамзина, а именно: независимости. Вот почему поэт так тяжело переживал подхваченный, к сожалению, даже близкими друзьями слух о том, что «Стансы» инспирированы императором.

Конечно, это было не так; «Стансы» скорее противоречили официальной позиции, чем находились в согласии с ней.

Попытка объяснить независимый характер своего творчества, предпринятая Пушкиным в стихотворении «Друзьям», успеха не имела; «Стихи Пушкина „К друзьям“ просто дрянь», — писал по их поводу недоброжелательный Н. Языков[471].

Оскорбительной на послание «Друзьям» была и реакция императора: «Можно распространять, но нельзя печатать» (ориг. по-франц. — III, 1154). Власть не хочет иметь под рукой совершенно ручного, как ей кажется, поэта. Принадлежность, действительная или мнимая, Пушкина к недавней оппозиции представляется более ценным товаром.

В этот критический момент своей жизни Пушкин публикует стихотворение, где роль «небом избранного певца» («Друзьям») из поэтической метафоры становится почти фактом биографии; в третьем номере «Московского вестника» за 1828 год появляется «Пророк».

Достоверных данных о времени создания стихотворения нет. Определенно можно утверждать лишь то, что стихотворение было послано Погодину в ноябре 1827 года, как это следует из дневниковой записи последнего от 17 ноября 1827 года[472], и что в те же недели Пушкин забирает из «Северных цветов» «Стансы» и также отправляет их в «Московский вестник». Ноябрем 1827 года ПСС датирует начало работы Пушкина над посланием «Друзьям» (III, 1155), и уже 5 марта 1828 года Пушкин получает от Бенкендорфа запрещение на публикацию.

Те же поводы, которые способствовали завершению стихотворения в декабре 1826 года, — годовщина декабрьского восстания и тезоименитство государя — заставили Пушкина в конце 1827 года перенести публикацию «Стансов» с декабря на январь и переместить из Петербурга в более нейтральную Москву. Поэт хотел избежать возможных аллюзий.

«Стансы» были неудачной попыткой разговаривать с властью на традиционном для русской культуры языке поэта, обращающегося к царю; отсюда риторическая близость стихотворения к поэзии Державина[473]; «Друзьям» — неудачной попыткой поэтического объяснения с обществом.

«Пророк» совершенно по-новому осмысливает то сложное положение по отношению к обществу и власти, в котором Пушкин ощущал себя в 1827–1828 годах. Это стихотворение обнажает скрытые причины такого положения, декларируя, что поэт во всех своих действиях выполнял высшую волю. Таким образом, все три стихотворения, предназначавшиеся для публикации в «Московском вестнике», образовали некий цельный сюжет о взаимоотношениях Поэта с обществом, властью и Всевышним. Это, между прочим, указывает на то, что «Пророк» мог существовать в биографическом контексте не только 1828 года, когда был опубликован, но и со второй половины 1826 года, когда сам Пушкин с охотой рассказывал знакомым и не очень знакомым собеседникам о том, как в результате цепи случайностей (читай «по воле Провидения») он был избавлен от участия в восстании декабристов.

Декабрист или сервилист?

Биографический контекст стихотворения «Арион»

По своей устойчивости и распространенности миф о «Пушкине-декабристе» сравним только с противоположным по содержанию мифом о «Пушкине-сервилисте», или, как деликатно выразился А. Блок, «Пушкине — друге монархии»[474].