Незадолго до кончины Надежды Осиповны приехавшая ее навестить Анна Петровна Керн вспоминала: «…Она уже не вставала с постели, которая стояла посреди комнаты, головами к окнам; они (Пушкины. —
Умерла Надежда Осиповна на рассвете 29 марта 1836 года, в Страстную субботу. Александр Сергеевич был чрезвычайно удручен этой потерей и, по воспоминаниям друзей, «жаловался на судьбу, что она и тут его не пощадила, дав ему такое короткое время пользоваться нежностью материнской, которой до того времени он не знал».
Александр Сергеевич один из всей семьи сопровождал траурный кортеж, отправившийся в начале апреля в свой скорбный путь из Петербурга в Михайловское. Похоронена Надежда Осиповна Пушкина в Святогорском монастыре у алтарной стены Успенского собора, подле своих родителей.
Родной дед Надежды Осиповны, африканец Абрам Ганнибал, крестник и питомец Петра Великого, его царственной волей оказавшийся в северной стране, остался навеки в истории России — как прадед великого поэта.
Как выверены и точны поэтические строки Марины Цветаевой:
«Дворян старинных я потомок»[82]
Имена Минина и Ломоносова вдвоем перевесят, может быть, все наши старинные родословные — но неужто потомству их смешно было бы гордиться сими именами.
«Но от кого бы я ни происходил — от разночинцев, вышедших во дворяне, или от исторического боярского рода, одного из самых старинных русских родов, от предков, коих имя встречается почти на каждой странице истории нашей, образ мнений моих от этого никак бы не зависел; и хоть нигде доныне я его не обнаруживал и никому до него нужды нет, но отказываться от него я ни чуть не намерен.
Каков бы ни был образ моих мыслей, никогда не разделял я с кем бы ни было демократической ненависти к дворянству. Оно всегда казалось мне необходимым и естественным сословием великого образованного народа. Смотря около себя и читая старые наши летописи, я сожалел, видя, как древние дворянские роды уничтожились, как остальные упадают и исчезают, как новые фамилии, новые исторические имена, заступив место прежних, уже падают, ничем не огражденные, и как имя дворянина, час от часу более униженное, стало наконец в притчу и посмеяние разночинцам, вышедшим во дворяне, и даже досужим балагурам!» — с горечью замечал поэт.
«Древние дворянские роды…» — Пушкин был их наследником, в нем текла кровь многих старинных фамилий. И не мог он без душевной боли наблюдать то небрежение, с которым относились его современники к именам, славным в далеком прошлом.
Поэту не дано было доподлинно знать, какие глубинные исторические корни имеет его собственное родословное древо. Пушкин мог лишь интуитивно догадываться. Подтверждением тому — строки из его письма к К. Ф. Рылееву: «Ты сердишься за то, что я чванюсь 600-летним дворянством (N. В. мое дворянство старее)».
Но важным для себя поэт считал иное: «Потомственность высшего дворянства есть гарантия его независимости».
Князья Ржевские
В «Борисе Годунове» есть примечательный диалог, который ведут меж собой в кремлевских палатах князья:
Такими же «природными» князьями были и Ржевские. Древний дворянский род Ржевских стал связующим между новгородским князем Рюриком и его далеким потомком Александром Сергеевичем Пушкиным. Цепочка родословия «сквозь темные, кровавые, мятежные и наконец рассветающие века» соединила одной нервущейся нитью славные имена великих предков поэта, первых русских князей: Рюрика, Игоря, Святослава, Владимира Святого, Ярослава Мудрого, Всеволода, Владимира Мономаха, Мстислава Великого.