До сих пор доктор Кайль счастлив тем, что ему не довелось сделать ни единого выстрела: он занимался радиоперехватом. В 1945-м попал в советский плен и долгие пять лет провел в лагерях для военнопленных: на Кольском полуострове, на Украине. Наступил год 1949-й, странным образом совместивший два юбилея: исполнялось сто пятьдесят лет со дня рождения Пушкина и двести лет – Гёте. Лагерное начальство (это был режимный лагерь на Украине близ районного центра с весьма подходящим названием Полонное), дабы не отстать от культурных веяний, предложило пленному Кайлю организовать вечер поэзии для его «соузников». Пушкинские томики без труда доставили в лагерь, а вот стихов Гёте не нашлось. Положение спасло то, что Кайль знал многие гётевские творения наизусть. Он помнит, как изумленно внимали его слушатели и пушкинским стихам, звучавшим на немецком.
Потом наступило долгожданное освобождение. Преподавал в Гамбургском университете, в Гамбургском университете, где защитил диссертацию о лирике Фета. Вступил в переписку с Борисом Пастернаком, послал ему несколько своих переводов и получил в ответ слова ободрения мастера и его собственную фотографию с дарственной надписью. В 1955-м бывший военнопленный посетил Москву с дипломатической миссией – как личный переводчик канцлера Аденауэра! И имел возможность лично познакомиться с высшим советским руководством: Булганиным, Молотовым, Хрущевым.
И все же дипломатическая стезя не стала главной в его жизни, все свободное время поглощал перевод пушкинских стихов и самого любимого творения поэта – романа «Евгений Онегин». Ныне признанного совершенным по точности, образности и тембру звучания. Поистине доктор Кайль – немецкий соавтор Пушкина!
Невозможно перевести на немецкий этот роман, сидя в кабинете. Доктор Кайль знает Россию изнутри, чувствует поистине загадочную (а уж тем более для немца!) русскую душу. Для точности и образности перевода, да и просто для души необходимо было ему видеть те уголки земли, где создавались божественные творения: простым паломником исходил он все тропы в окрестностях Москвы и Михайловского, Петербурга и Болдина, Яропольца и Гурзуфа, Бахчисарая и Пскова. В тиши российских усадеб и музеев постигал быт и атмосферу пушкинской эпохи.
Некогда Пушкин вывел четкую и образную формулу: «Переводчики – почтовые лошади просвещения». Доктор Кайль – ее ярый приверженец и последователь.
На книжных стеллажах в его рабочем кабинете соседствуют пушкинские томики (многие из них в переводе доктора Кайля!) с фолиантами немецких классиков, а гостиную украшают бронзовые бюсты Пушкина, Гёте и Гейне.
Он помнит наизусть давнюю просьбу любимого поэта: «Мне было бы весьма необходимо иметь книгу о Германии этого повесы Гейне».
«Я просто правнук»
Доктор Кайль любит вспоминать, как в гостях у него побывал академик Дмитрий Лихачев, – здесь же, в Бонне российский ученый отметил и свое восьмидесятипятилетие. Добрые отношения сложились и с праправнучкой поэта Клотильдой фон Ринтелен, она не раз приезжала к нему из Висбадена погостить.
Осенью 1993 года состоялось знакомство и с правнуком поэта: Григорий Григорьевич Пушкин был приглашен в Геттинген как участник международного пушкинского научного симпозиума. Доктор Кайль, сделав многозначительную паузу, торжественно объявил делегатам симпозиума, собравшимся на факультете славистики: «К нам приехал живой Пушкин!» Что тут началось! Зал стоя приветствовал Григория Пушкина.
Григорий Григорьевич обстоятельно поведал ученым об истории своей семьи, ее глубоких исторических корнях, о родственных связях с Германией. Кто-то из зала задал вопрос:
– А сами Вы пишите стихи?
– Нет, никогда. Мой прадед всем своим потомкам строго-настрого запретил баловаться стихотворчеством! Но однажды не удержался и написал.
– Прочтите! Прочтите! – послышалось со всех мест.
Григорий Григорьевич согласился:
И вновь зал разразился овациями, – очень уж понравился ученой публике немногословный остроумный человек, так похожий на своего великого прадеда!
Историческая справедливость восторжествовала: с кафедры прославленного Геттингенского университета, название которого обратилось всего лишь одной поэтической строкой в «Евгении Онегине», выступил правнук поэта, по праву родства носящий светозарную фамилию.
Жизнь после жизни
Доктору Кайлю не дает покоя тот же вопрос, что пушкинский Мефистофель задавал Фаусту: