Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали

Статья А.Николаенко заслуживает дополнительного комментария. Дело в том, что у Пушкина с Кукольником были непростые отношения, которые и следует рассматривать как раз исходя из того факта, что переписка Пушкина с женой нашлась именно у его наследников. Среди неизвестных писем Н.Н. к Пушкину (а в обнаруженной в 1893 г. пушкинской переписке, скорее всего, и были главным образом ее письма – за исключением нескольких записок Пушкина к Кукольнику) для рассматриваемой темы наиболее важными являются письма из «болдинской» переписки 1833 гг. и письма весны и лета 1834 года, из Полотняного завода. Причина этой ее поездки до сих пор обходится стыдливым молчанием. Обычно ее отъезд из Петербурга объясняют тем, что она выкинула и поехала туда для поправки здоровья, но после выкидыша в добровольность дальнего путешествия по нашим дорогам, которые кто только тогда ни клял, поверить трудно. Однако же есть и другое объяснение: Пушкин, вычислив, что он не может быть отцом этого ребенка, «крупно с ней поговорил» и отослал в деревню.

Оказавшись вдали от Петербурга, без светской жизни и дворцовых балов, в ужасе от такой перспективы, Наталья Николаевна, пытаясь разжалобить мужа, в письмах признавалась в грехах, каялась и обещала впредь никогда себе такого не позволять; в этих-то местах и содержался компромат на царя. Переписку надлежало схоронить так, чтобы ближайшие современники до нее не добрались, а потомки узнали, что было на самом деле, – но как можно позже. Но у Пушкина на руках уже и в 1833 году были письма жены, в которых Н.Н., не умевшая врать, то и дело проговаривалась, и мысль, что эти письма надо уничтожить – либо отдать на сохранение в надежные руки, его не оставляла и раньше.

Приглядываясь к своему окружению – а Кукольник в окружение Пушкина входил, – Пушкин в дневниковой записи от 2 апреля 1836 года, после знакомства с ним, и отметил существенно важную черту его характера: «Он кажется очень порядочный молодой человек». В этой фразе два ключевых слова, а не одно (которое обычно при чтении этой пушкинской фразы нами невольно выделяется): человек, которому Пушкин собирался доверить на сохранение эти письма, должен был, конечно, быть безусловно порядочным — но и, крайне желательно, молодым, чтобы хотя бы на протяжении своей жизни как можно дольше эту тайну охранять – в том числе и от Натальи Николаевны. По этой-то причине Пушкин в письме к Н.Н. и отзывается о Кукольнике иронически, даже с издевкой, тем самым выводя его из круга тех, у кого стали бы искать письма жены – а их искали: полагаю, прежде всего именно из-за них были опечатаны бумаги Пушкина сразу после его смерти.

Так Кукольник ознакомился с подробностями происходившего в семье Пушкина и в Аничковом дворце, что и послужило основой его драмы «Гоф-юнкер». Когда же через 30 лет после смерти и Натальи Николаевны, и Кукольника обнаруженная у родственников жены последнего пушкинская переписка попала в руки Бартеневу, информация оказалась и для него шокирующей. Трудно сказать, чего больше было в его реплике «Что-то сомнительно!» – сомнения в достоверности этих документов или опаски от прикосновения к тайне Романовых, не подлежавшей обнародованию. Вот почему и в 1912 году эти письма не попали в «Переписку Пушкина», а Бартенев заявил о возможности их публикации не раньше, чем «когда-нибудь».

Как сообщил мне тогда же Александр Иванович Николаенко, ему удалось пройти по следу писем НН до Лос-Анджелеса, и там этот след затерялся. Не исключено, что теперь, когда истинная история дуэли и смерти Пушкина Петраковым восстановлена по косвенным свидетельствам, письма НН – по принципу «рукописи не горят» – где-нибудь и всплывут.

IV

К преддуэльной пушкинской ситуации обращались многие; большинство из них повторяли одно и то же, как в отношении «романа» между Натальей Николаевной и Дантесом (на все лады толкуя варианты «НН влюбилась в Дантеса», или «Дантес влюбился в НН», или «они полюбили друг друга»), так и в отношении «диплома рогоносца», который они дружно считали пасквилем, состряпанным каким-либо (в зависимости от фантазий конкретного пушкиниста) недругом Пушкина. Поэтому из публикаций последних лет я бы выделил только три, в свете книги Петракова заслуживающие какого бы то ни было разговора: статью прозаика Анатолия Королева «Тайна рокового диплома», опубликованную в газете «Культура» № 22 за 1–6 июня 2004 года, практически одновременно с интервью Петракова «Русскому Курьеру», и в целом повторявшую публикацию Королева на ту же тему за три года до этого в журнале «Искусство кино»; статью преподавателя Литинститута Андрея Лисунова «Судное дело» в журнале «Народное образование» № 5 за 2004 год, являющуюся переработкой главы из его книги «Последняя мистификация Пушкина» (М., 2004); и книгу Александра Зинухова «Медовый месяц императора» (М., 2002).