Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали

Любопытно, что Вяземский счел уместным приложить к своему письму экземпляр анонимного диплома, полученного на его адрес. Ознакомившись с текстом этого документа, великий князь безошибочно понял, на какую тайну и на какие «ложные истолкования» прозрачно намекает Вяземский.

Текст анонимного диплома по каналам Третьего отделения стал известен после смерти поэта и самому императору. Судя по всему, Бенкендорф одновременно передал Николаю I и диплом, и не отправленное Пушкиным письмо от 21 ноября 1836 г. Текст диплома взбесил царя, а версия Пушкина о виновности во всей этой интриге Геккерна-старшего была им безоговорочно принята на веру. На это обстоятельство обратил внимание еще П. Е. Щеголев[19]. Вообще император в последуэльные дни проявляет большую нервозность. Сначала очень беспокоится, чтобы Пушкин умер «как христианин» (передает через доктора Арендта умирающему Пушкину это наставление с одновременным обещанием обеспечить семью поэта); затем с явным облегчением во всех своих письмах отмечает, что Пушкин умер «как христианин». Что скрывается под этой навязчивой мыслью императора? Неужели он был так обеспокоен благолепием Пушкина перед смертью? Или боялся, что смертельно раненный поэт раскроет некую тайну, о наличии которой постоянно упоминали и Вяземский, и Соболевский, и многие, близко знавшие Александра Сергеевича? Тело Пушкина еще не было предано земле, а Николай Павлович начинает рассылать объяснительно-оправдательные письма. 3 февраля 1837 г. пишет сестре Анне в Гаагу и брату Михаилу, на следующий день князю Паскевичу. Текст приблизительно один и тот же. Брату: «Пушкин погиб и, слава Богу, умер христианином. Это происшествие возбудило тьму толков, наибольшею частью самых глупых (курсив наш. – Н.П.), из коих одно порицание поведения Геккерна справедливо и заслуженно; он точно вел себя как гнусная каналья. Сам сводничал Дантесу в отсутствие Пушкина, уговаривал жену его отдаться Дантесу, который будто к ней умирал любовью. Дантес – под судом, равно как и Данзас, секундант Пушкина, и кончится по законам, и, кажется, каналья Геккерен отсюда выбудет». На следующий день император сообщает князю Паскевичу: «Здесь все тихо, и одна трагическая смерть Пушкина занимает публику и служит пищей разным глупым толкам (курсив наш. – Н.П.). Он умер от раны за дерзкую и глупую картель, им же писанную, но, слава Богу, умер христианином».

Итак, пока идут приготовления к погребению тела Пушкина, император всея Руси с головой погрузился в эпистолярный жанр, стремясь опередить других и первым сообщить свою версию дуэльной истории. Его явно беспокоят какие-то «глупые» слухи вокруг этой истории, хотя не царское это дело – обращать внимание на сплетни и толки. Впрочем, при одном условии: если эти слухи не касаются лично особы его величества.

А чем же тем временем занята Наталья Николаевна? Она не поехала хоронить мужа в Святогорский монастырь. Очевидно, плохо себя чувствовала. Однако стресс после потери супруга (да еще в столь скандальной ситуации) не помешал ей начать интенсивные хлопоты по поводу своего дальнейшего пребывания в Петербурге. До наших дней дошло прошение Натальи Николаевны на имя императора, отправленное 8 февраля 1837 г., т. е. на второй день после того, как тело Пушкина было предано земле:

«Всепресвятлейший, державнейший великий государь император Николай Павлович, самодержец всероссийский, государь всемилостивейший, просит вдова двора Вашего императорского величества камер-юнкера Наталья Николаевна Пушкина, урожденная Гончарова.

…Я сама должна для воспитания детей моих проживать в здешней столиции, и как при том все избранные мною в опекуны лица находятся на службе в С.-Петербурге, то по сему и прошу: дабы высочайшим Вашего императорского величества указом повелено было сие мое прошение принять, малолетних детей моих взять в заведывание С.-Петербургской дворянской опеки».

Аргументация у Натальи Николаевны довольно слабая. Напомним, что к тому времени старшей дочери Маше было четыре года, а младшей Наташе всего восемь месяцев, и без Петербурга они с точки зрения воспитания вполне могли обойтись, а деревенский воздух всегда оказывал благотворное влияние на здоровье малолетних детей. Что же до проживания опекунов в столице, то в их функции не входило постоянное личное общение с опекаемыми детьми. А если учесть, что опекунами были назначены граф Григорий Строганов, граф Михаил Виельгорский и Василий Андреевич Жуковский, то становится ясным, что их участие в судьбе детей Пушкина никак не зависело от места проживания их и их матери. Но очень хотелось вдове поэта остаться в Петербурге.