Пушкин в русской философской критике

Верховная, религиозная идея России есть, по мнению славянофилов, Владимира Соловьева и целого ряда их последователей, – идея положительного всеединства. Пушкин как поэт был живым воплощением этой идеи, что впервые высказал в своей знаменитой Пушкинской речи Ф. М. Достоевский. Положительное всеединство есть такое единство, в котором непримиримые крайности не борются друг с другом, а благообразно примиряются в превышающей их сердцевине мира. Поэтический гений Пушкина есть прежде всего гений русского благообразия, гений примирения противоречий. Эта тема пронизывает все его творчество – от его трагических вершин до его лирических вздохов.

Мне грустно и легко,
Печаль моя светла…

Поэт духовно-мистического средоточия мира, Пушкин был единственным среди русских художников слова гением меры, формы и строя, гением безусловной подлинности и той духовной трезвости, трезвенности, которая составляет отличие православного благочестия. Можно спорить о православности религиозного сознания Пушкина, которому бессмертные души виделись в античном образе теней, но нельзя сомневаться в православной сущности его эстетического канона. Тут все строго и истинно, все подлинно духовно. Никаких излишних душевностей и эмоциональных влажностей. Не только прозрачно-логическая проза Пушкина, но и его стихотворный стиль лишен всяких пышных сравнений («живей без них рассказ простой»). Что бы ни писал Пушкин, он всегда избегал красивостей и украшений, риторики и декламации. Высшим критерием художественного совершенства является для него «прелесть нагой простоты».

С легкой руки нашей социологической критики (Чернышевский и Белинский) Пушкина многие все еще продолжают считать за гениальную певчую птицу. Это, конечно, неверно. Будь Пушкин всего только певцом розы и соловья, он не мог бы жалеть о том, что в России отсутствует «метафизический язык» и требовать от прозы «мыслей и мыслей». Но дело, конечно, не в требовании мыслей, а в их наличии в сочинениях поэта. В изумительных эпитетах лучших стихотворений Пушкина больше глубокой мысли, чем в целых томах иных философствующих беллетристов. Недаром первый цензор поэта, Николай I, считал Пушкина умнейшим человеком. В правильности этого суждения легко убедиться, изучая дневники, записки, статьи и письма поэта.

Человек исключительно целостного духа, Пушкин мыслил в том же стиле, что и пел. Как в его лирических стихах, так и в его философских размышлениях нет никаких крайностей и произвольностей. Пушкин думал, но не выдумывал. В его рассуждениях нельзя найти и следа отвлеченной беспредметности. Такая установка сознания на подлинную духовную реальность спасла его историософию как от реакционно-романтической утопии славянофилов, чаявших спасения мира в московском царстве, так и от революционно-просвещенской утопии западников, убежденных в том, что спасение России придет с Запада.

Не славянофил и не западник, Пушкин в этом только еще начинавшемся споре всегда оставался при особом мнении. Как на пример самостоятельности его взглядов можно указать на его отношение к Петру I, который ему представлялся не насильником над своим народом, а столь же органическим завершителем московского царства, как и правомочным создателем империи, – не распадом, а единством России.

Такое, я сказал бы, консервативное осмысливание революционного дела Петра объясняется пушкинским пониманием свободы. Друг декабристов, Пушкин был, конечно, за свободу. Славя ее, он признавал ее народолюбивый характер и ощущал себя заступником народа.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.

Но содружная добру свобода Пушкина была в нем всегда крепко связана с прошлым, с преданием и заветами отцов. Свобода, «самостоянье человека», основывается Пушкиным в его известном наброске на любви «к родному пепелищу и к отеческим гробам»… Для Пушкина свобода – не революция, а традиция. Человек глубоко консервативного сознания, Пушкин был всегда одинаково далек как от революции, так и от реакции, ибо он был не за разрушение прошлого во имя будущего, а за его преобразование и сохранение в грядущем. Таким царем-преобразователем и был для него Петр.

Духовный облик Пушкина [477]