Пушкинская кухня

– Ну, ребятушки, – говорит им Пушкин, – подняли бокалы и залпом их осушили. За Москву вашу черно… э-э, белокаменную, за кровь теплую и мясо сочное! А опосля будет вам в награду полуштоф крови. Да что там полуштоф! Ведро крови будет!

И вот под такие сладкие, заманчивые слова маханули эти двое залпом эстрагонного уксуса.

И тут же за горла свои похватались да на пол стали сползать, хрипя.

– Ага, демонские отродья, не нравится! – закружил вокруг них Пушкин, тростью потрясая. – А ну кыш отсюда! Изыди, нечисть!

И давай выпирать негодяев из дома, тростью себе помогая. Сперва выпер Булгакова, потом дружка его темного. И обоим придал ускорение по-пушкински могучими пинками. И криком их припечатал, прежде чем дверь захлопнуть:

– Убирайтесь в свою Москву, в приют потусторонней нечисти, в обитель зла и хоррора!

И захлопнувши наконец дверь, сказал громко, глядя на портрет Авдеевой, в углу висящий:

– Верно ты говорила, Екатерина Алексеевна – в Москве одна нечисть и проживает. Как есть одна только нечисть…

16. Петербурхские тайны

Перевели наконец на русский язык роман Эжена Сю «Парижские тайны». А Пушкин его прочитал. И загорелся идеей. Все, говорит, иду на дно.

– Потом, – сказал, – напишу «Петербурхские тайны». Больше прежнего прославлюсь в веках. Оденемся, господа, простолюдинами, подучим язык петербурхского отребья, отправимся на самое дно и найдем себе приключений. Кто со мной, кто не трус?

С ним пошли двое: Баратынский и Денис Давыдов. А куда же в такие дела без бравого гусара!

– Это дельце по мне! – кричал Давыдов, засовывая за пояс пистолеты. – Славная завагушка, лихие товарищи, кгасавицы нагодные! Будь я пгоклят!

Нарядились они извозчиками, бороды прицепили и отправились в окрестности Сенной, где самое дно и есть. И там – прямиком в трактир, по всему Петербурху известный своей отборной гнусностью.

Зашли. А там – то, что нужно. Все тонет в табачном дыму, отовсюду звон стаканов, хриплый хохот, крики, ругань. И подонок на подонке. Такие омерзительные рожи, что рука сама тянется к ножам и пистолетам. Женщины – одна другой развязнее, непристойнее, потасканнее. В одном углу играют в карты, в другом кого-то бьют, в третьем темные личности обсуждают грязные делишки.

– Хорошо-то как! – воскликнул Пушкин. – Настоящий Эжен Сю!

Сели за стол. Заказали вина. Выпили вина. Вино к всеобщему удовольствию оказалось отборной кислятиной – как и положено в подобных местах, прямо как у Эжена Сю.

– Ну что, бгатцы, повеселимся? – сказал Денис Давыдов, сбрасывая извозчичий кафтан. – В духе Эжена Сю. Эй, чего пялишься, бгодяга?

Это Давыдов обратился к оборванцу, который остановился рядом и, открыв рот, на них таращился. Обратился так Давыдов, а после разбил кружку с вином о голову оборванца.

И понеслось. Завертелось. И вот уже все вокруг повскакивали и сцепились друг с дружкой. Вот уже Баратынский, прыгая по столам, ловко уворачивается от кулаков подонка с львиными бакенбардами. Вот Денис Давыдов ломает табурет о спину одноногого шарманщика. Вот две трактирные девки вцепились друг другу в волосы. Звенела разбитая посуда, отовсюду доносились стук, грохот, треск и отборная ругань. Несомненно Эжену Сю такое должно было понравиться.

А Пушкин схватил за длинный нос наглого прокаженного, который пытался его, Пушкина, огреть клюкой. Схватил, короче говоря, крепко схватил, дернул и – нате, в руке у Пушкина оказалась какая-то мерзкая тряпочка. Глядь, а это сползла маска, под которой – вот те на! – скрывался поэт Тютчев, Федор Иванович.

И тут отовсюду стали доноситься удивленные возгласы. Все друг с друга срывали маски и стаскивали парики. Выяснилось, что ни одного подонка в трактире нет. Сплошь поэты и писатели. Даже Афанасий Афанасьевич Фет, и тот был здесь – под личиной в стельку пьяного английского матроса в шапке с помпончиком.

И еще по всему трактиру были разбросаны романы Эжена Сю. Повыпадавшие из карманов и сумок.

В наступившем молчании вдруг громко прозвучало:

– Да это ж не пгоститутки, бгатцы, это Донцова с Агнией Барто! Нет, это не клоака, это писательский пгитон какой-то!..

…А на следующий день Пушкину с Баратынским было плохо после той кислятины, что в трактире пришлось пить. Очень они мучились. И неизвестно, как бы они это пережили, не приди к ним Авдеева, Екатерина Алексеевна, не напои их живительным рассолом.

– Да не рассол это, не рассол, – укоризненно покачала головой Авдеева. – Эх вы, люди русские! Корни забываете, истоки. Всем вам хфранцузское подавай, всяких Эженов, тьфу, прости господи, Сю. А свое родное, исконное забываете и затаптываете. Щи это, настоящие кислые щи, а не то, что вы кислыми щами сейчас называете. Исконные щи, былинные. Опосля таких приключений кислы щи – самое то, лучшее средство.

Кислые щи