Пусть будет гроза

– Тебе обязательно быть таким злым? – закричал я. – Ведь ты меня даже не знаешь! Ты вообще ничего про меня не знаешь! Когда мы попали в аварию, я решил, что машина взорвалась, мне показалось, что мне разорвало тело и все мясо оторвалось от костей! Там было столько крови, столько металла, а потом больница и все вокруг – белое, постоянно белое, постоянно. И от этого не отделаешься – оно никуда не уходит, оно приклеилось к коже и всегда со мной!

Ратсо смотрел на меня растерянно, по лицу текла мыльная вода. Он был уже не так уверен в себе, ему стало стыдно, он не знал, что сказать. Он вытер себе лицо краем футболки, и я увидел его живот, а на нем – огромный шрам, идущий слева направо. Зрелище то еще.

Вон оно что. Значит, мы с ним братья по шрамам. Это потрясло меня до глубины души.

Так же бывало в приемной у врача среди других потерпевших аварию. Когда наши взгляды встречались, я боялся увидеть в глубине их зрачков знак, что они сдались. Поэтому предпочитал дожидаться приема врача с закрытыми глазами, всегда. Не для того, чтобы не видеть инвалидных кресел, костылей и корсетов для шеи. Нет, больше всего меня пугали глаза. В них раны были самые тяжелые.

Выходит, у нас с Ратсо имелись одинаковые подземелья, которые сообщались между собой лабиринтом галерей. Люди могут тянуться друг к другу, потому что их интересует театр или спорт, могут сближаться на почве схожих особенностей характера вроде юмора или гордого нрава. Нас же объединяли разрывы на коже.

Я начинал понимать природу нашего притяжения, еще даже не вполне осознав, что оно вообще есть. Иногда мы безвольно доверяемся невидимым нитям, которые в состоянии связать две жизни.

Я долго ничего больше не мог сказать, а когда наконец выдавил из себя хоть что-то, вышла полная дичь. Это примерно как прыгнуть в воронку после взрыва бомбы – абсурдный способ спрятаться и попытаться спастись.

– Я провожу время в интернете, смотрю видео. Вот чем я занимаюсь.

Не дав себе отдышаться после только что увиденного, после сказанного Ратсо и после собственного признания (странно, как жизнь может за считанные секунды разогнаться и перейти сразу на пятую скорость), я продолжил выплескивать все, что наболело, распутывая клубок противоречивых ощущений – того, о чем я догадывался, и того, чего не мог постичь.

– Видео с животными, – продолжал я, подбирая с земли упавшую губку. – Я обожаю панд, могу смотреть на них часами, закрывшись у себя в комнате. И в общем-то… В общем-то, только в эти минуты я чувствую себя хорошо.

Я заметил, что, пока я говорил, Ратсо поглядывал на свои банки, стоящие на полке за задним сиденьем.

– Панды? Почему панды? – спросил он, удивленно приподняв бровь.

– Дело даже не в пандах, а именно в видео про них. Мне нравятся смешные моменты, когда они падают или катаются по земле. Нуда, полный идиотизм, я понимаю. В моем возрасте такое уже не смотрят. И вообще, боюсь, этого не объяснишь. Зря я про это рассказал, извини.

– Ты их смотришь в интернете? У меня интернета никогда не было.

– Как? Никогда? – Я вытаращил глаза от удивления.

– Ну, старики – они же старые, у них интернета нет. А раньше, в Пайн-Ридже, там даже телефона почти ни у кого не было. Так что, сам понимаешь, ко всяким таким штукам я не привык. Но с тех пор как переехал в Мобридж, часто хожу в библиотеку, и… Мне там хорошо.

После своего грандиозного и идиотического признания о пандах я наконец принялся отмывать машину. Добросовестно. Я знал, что всё начинается с малого, с незначительных мелочей, частенько даже с одной несчастной пылинки. Ее поведения нельзя предвидеть и предугадать. Крошечная песчинка способна нас сломать и уничтожить, но может и вывести за пределы собственного «я», наружу, к людям. Вся моя судьба состояла из таких песчинок.

Размышляя об этом, я продолжал мыть машину. И даже сходил купить дезодорант для автомобиля, чтобы замаскировать запах спиртного, – может, так Ратсо скорее успокоится. Меня продолжал беспокоить один вопрос, он так и вертелся на языке, но не хотелось показаться бестактным.

– Я купил тебе «елочку», – объявил я, усаживаясь обратно в машину.

Усесться в машину было для меня вообще-то целой историей: закрепить костыль, удобно разместить ногу – но вот интересно: на сей раз я этого почти не заметил. Сел в «вольво» почти так же легко, как коп в детективном фильме.

Только в руке вместо пушки – «елочка».

– Пф! Они воняют, эти штуки, – проворчал Ратсо.

– Извини, не знал, – мрачно ответил я.

– Да ничего, давай, вешай на зеркало. Уж лучше это, чем вонища от виски.

– Не понимаю, чего ты так разошелся: ведь твоя тачка и так помойка, посмотри сам! – воскликнул я, оглядываясь на заднее сиденье.

И внезапно умолк, потому что увидел сзади такое, что у меня глаза на лоб полезли.

– Подожди, а это что? – ошарашенно спросил я.

– А что там? – Он тоже удивился.

– Да вон же, – закричал я, – на полу под сиденьями! Как будто… Похоже на… Как будто у тебя там пшеница растет. Там типа поле!