Пусть это вас не беспокоит

И вот однажды, несколько лет назад, ко мне пришел один человек. Я принял его за китайца, но потом понял, что он приехал из маленькой страны в Юго-Восточной Азии. К тому времени я успел забыть ее название.

Он был очень вежлив. Вежлив, как бывают люди только в те моменты, когда приходят просить об очень большом одолжении. И он напомнил мне о дружбе моего отца и старого императора. Он так и сказал — о дружбе. В тот раз он больше ничего не добавил. Только упомянул, что император проездом в Лос-Анджелесе, дает прием, и я приглашен.

В тот вечер я впервые за много лет вспомнил о той фотографии и принял решение сжечь ее.

Я пошел туда.

Мне хотелось увидеть, как выглядит человек, перед которым преклонялся отец. Я чувствовал, что он станет меня о чем-то просить. Я собирался унизить его отказом.

Прием был из тех, какие принято называть великосветскими. Вы понимаете, что я имею в виду. Старый император был одет на американский манер, и широко улыбался, пожимая руки приглашенным. Он был очень стар.

Глядя на него, я понял, что он начинает впадать в маразм.

Он не стал разговаривать со мной о том, что стало настоящей причиной моего приглашения. Полагаю, он уже не был на это способен. Со мной заговорили другие — его министр, посол, еще какие-то люди.

И вновь они напомнили мне о дружбе, которая некогда связывала императора и моего отца. Я не знал, рассмеяться ли им в лицо или наговорить гадостей. Я слушал.

Тогда разговор подошел к главному.

Они рассказали, что в стране зреет мятеж. Мятеж, с которым не справиться правительственной армии. Поэтому старый император спешно выехал в Америку, желая заручиться поддержкой Капитолия.

Но им была нужна и моя помощь, — помощь, совсем иного рода.

Они чувствовали, что война неизбежна. И они не были уверены в том, что смогут выиграть ее. Даже с помощью американского оружия. Но их беспокоило не это. Они думали о другом.

Священные регалии повелителя Тханьхоа, первого императора восточной династии. Простые люди до сегодняшнего дня верят, что эти золотые украшения когда-то принадлежали великому герою, полубогу, который занимает центральное место в мифологии этой страны. Его скипетр. Его палочки для разделывания рыбы. Прочая дребедень.

Не знаю, понимаете ли вы, какое значение придавали эти люди сохранению своих священных сокровищ. Они были уверены, стоит драгоценностям попасть в руки мятежников, как их ждет немедленная переплавка. Золотые слитки будут проданы, а на вырученные деньги бунтовщики купят себе оружия для продолжения войны.

В тот вечер мне сложно было судить о том, насколько оправданы их опасения. Теперь мне кажется, что они ошибались. Люди, которых мы тогда называли бунтовщиками и мятежниками, относятся к драгоценным реликвиям своей страны с не меньшим, а то и большим почтением, и никогда бы не попытались так по-варварски уничтожить их.

Однако в тот вечер я думал о другом.

Меня не беспокоило, насколько обоснованы страхи людей, которые разговаривали со мной. Я видел их лица, слышал их голоса. Этого оказалось достаточно.

Это было важно для них, важнее всего на свете, важнее их собственной жизни. Пожалуй, даже важнее существования всей их страны.

Они еще пытались бороться, но в глубине души каждый из них понимал, — их ждет изгнание. Что они станут делать со священными реликвиями? Как обеспечат их безопасность? Где станут хранить? Сотни коллекционеров со всех концов света, десятки тысяч воров станут охотиться за оставшимися без надлежащей охраны драгоценностями.

Эта опасность была ничуть не меньшей, чем угроза уничтожения реликвий повстанцами. И куда, более оправданной. Какие бы меры ни предприняли оказавшиеся в изгнании аристократы, в конце концов, вещи тем или иным способом будут украдены.

Поэтому, во имя великой дружбы, которая, по их словам, связывала некогда моего отца и их великого императора, они умоляли меня взять на себя заботу об их святыне. Они просили сохранить реликвию, надежно укрыть в одном из самых защищенных сейфов моего банка, спрятать так, чтобы никто не мог даже догадаться о местонахождении этих драгоценностей.

Я смотрел на них и молчал. Наступил день, который я ждал столько лет. Долгие годы перед моими глазами стояло воспоминание — отец, показывающий мне размазанную черно-белую фотографию. С каким восхищением он говорил о своем знакомстве с этим расфуфыренным ничтожным старикашкой, который и кончика его мизинца не стоил. И вот настал миг, когда я мог заставить их заплатить за все.

Глупо, не правда ли? Ведь я уже давно перестал быть горячим юнцом. Я привык вести деловые переговоры, когда за холодной улыбкой скрываешь возбуждение и азарт сражения. Мне казалось, что я мог сохранить хладнокровие в любой ситуации. И, тем не менее, старая, юношеская обида оказалась жива. Она полностью захлестнула меня.

Они были полностью в моей власти. Они сами стремились к этому. Я мог сделать все, что угодно, с несчастными кусочками золота, которые они почитали за святыню. Я мог их продать, мог оставить себе навсегда, наконец, мог переплавить.