Пусть ярость благородная

Конечно, военные (а именно с ними я в основном и контактирую) – достаточно специфическая разновидность людей, но все же в них не может не присутствовать все то, что свойственно народу вообще. Да, эти русские солдаты кажутся иногда грубоватыми и циничными, но в то же время можно только преклоняться перед их принципиальностью и верностью идее. Их кажущаяся простоватость оборачивается смекалкой и умением почувствовать подвох, а суровость часто скрывает под собой великодушие и способность к сопереживанию. Я очень счастлив, что оказался среди этих людей. Ведь я так мечтал побывать в России, чтобы проникнуться ее духом… А вот интересно – ТАМ, в их истории, мне удалось воплотить эту мечту? Отчего-то я не спрашиваю их о своей персоне. Мне как-то не по себе (как, наверное, и любому человеку) от мысли, что на самом деле я уже умер… Хотя интересно, конечно. Может быть, однажды и спрошу… Да, наверняка я это сделаю. Что-то не так в моей биографии – потому что та женщина с красными волосами и странным именем Алла, которая подарила мне тетрадь, смотрела на меня с выражением какого-то легкого сожаления и беспокойства… Жаль, что никак не удается с ней толком поговорить. Кажется, она стесняется своего английского. Он, конечно, и вправду ужасен, но ведь это такой пустяк по сравнению с возможностью душевно поговорить! Впрочем, у меня такое чувство, что для разговоров еще настанет время…

Я многое повидал в жизни, не раз был на волосок от гибели, на моих глазах умирали люди, я часто становился очевидцем жестокости и несправедливости… Бывало, злые ветры дули в моей судьбе, и было страшно, и отчаяние накатывало ледяной волной, грозя накрыть с головой и унести в темную пучину… Но в такие моменты любовь к жизни приподнимала меня над миром со всеми его скорбями. И сама жизнь – звонкая, блистающая, торжествующая – пела мне свою песнь; и легкие крылья ее увлекали меня дальше, и все дурное оставалось позади; а впереди, в дымке легкого тумана, уже загорались новые маяки…

Но я не знал, что предстоит мне испытать в самом скором времени. Это было то, что не шло ни в какое сравнение с виденным мной ранее. Это было то, что навсегда оставило оттиск в моей душе – и это воспоминание будет жечь подобно огню, будет взывать к отмщению – я сделаю все, все, чтобы этого не повторилось; я поведаю об этом миру, я расскажу об этом везде, где только смогу…

Мы сошли на берег острова после того, как русские уничтожили на нем всех японцев. На этом маленьком клочке суши нам предстояло провести какое-то время. Нам сказали, что тут остались лагеря пленных – и теперь предстояло решить, что делать с этими людьми, но сначала им следовало оказать любую посильную помощь.

Конечно же, некоторая перемена обстановки и возможность проявить какую-то деятельность вызвали во мне бурный энтузиазм.

Женщина, возглавлявшая нашу группу (тех, кто отправлялся в лагеря пленных), была прекрасна в своей военной форме. Я никогда не видел ничего подобного, и даже не предполагал, насколько привлекательно может выглядеть леди, одетая по-военному. Хоть сама форма была непривычной для моего глаза, сидела она на ней ладно. Я подумал, что, должно быть, в будущем у женщин есть право служить в армии – и не мог не одобрить этот факт. Я никогда не считал, что представительницы так называемого «слабого» пола действительно слабее мужчин, и всегда являлся сторонником равенства между полами. Прекрасное будущее! Жаль, что не могу заглянуть туда хотя бы на минутку…

Кроме этой леди по имени Дария, в нашей группе присутствовали все остальные женщины; их было трое, и среди них – моя рыжеволосая знакомая. Также было с дюжину мужчин, среди которых я определил по крайней мере одного врача.

Как я понял, наше задание называлось «гуманитарной миссией». Нам предстояло позаботиться о бывших пленных.

Когда мы направлялись к лагерю, я не очень представлял, что увижу там. Но когда мы наконец оказались возле бараков, меня передернуло от ужаса – худые, изможденные люди стояли возле своих убогих жилищ, глядя на нас с выражением угрюмой обреченности. В воздухе витал запах нечистот. Я даже предположить не мог, что японцы могут так ужасно обращаться с людьми. Они еле стояли на ногах. Грязные, оборванные, они, казалось, не ожидали уже ничего хорошего.

Все эти люди был азиатами – скорее всего, корейцами. Мой взгляд сразу же подметил, что это были только женщины и дети. Женщины и дети! А где же мужчины? Этот вопрос остался для меня открытым.

Дария, которая сначала, побледнев, молча разглядывала этих людей, вдруг засуетилась. Она отдавала какие-то команды; женщины и четверо мужчин из нашей группы стали подходить к бывшим пленным. Один из «наших» мужчин, имеющий признаки явной принадлежности к тому же народу, что и эти несчастные, о чем-то спрашивал их на их языке – и вот они, немного оживившись, стали что-то рассказывать.

И тут я услышал:

– Эй, Джек! Пойдем-ка…