пусть меня осудят 2

— Ты чего, бля? Охренел? Убери пушку и спи давай.

Руслан сильнее вжал дуло.

— Я не спать хочу, а убивать. Тебя гниду. Только медленно и не здесь. Вставай! Я тебе последнее слово дам. Обещаю.

Серый усмехнулся, но вышло фальшиво, он судорожно сглотнул, глядя Руслану в глаза:

— Шутишь, да?

— Хотел бы, да нет — не шучу. Убивать тебя пришел, Серый. Только вначале покатаемся — вставай. Вставай, блядь! — голос сорвался, и в горле снова застрял ком. Он сглотнул и словно кусок грязи проглотил, аж затошнило.

Взвел курок.

— Ты что, охренел, Бешеный?

Рус достал из кармана сотовый и поднес к глазам Серого.

— Узнаешь? Ты сидел в машине и ждал, пока тебе привезут заказ. Ты просто, тварь, сидел и жрал в машине, зная, что через какие-то двадцать минут убьешь их! Кусал гребаную пиццу, смотрел на часы, жевал, мразь, и ждал. Вставай, сука! Не то я тебе пальцы поотстреливаю!

По одному. Потом кожу снимать буду, свежевать тебя живьем. И ты знаешь, что я не шучу.

Подари себе время — ВСТАВАЙ!

Серый медленно поднялся с дивана, застегивая рубашку, и Руслан швырнул ему свитер, продолжая держать на прицеле.

— Скажи что-то, мразь! Не молчи! Хоть слово скажи!

— Нечего сказать, — мрачно ответил бывший друг, натягивая свитер, — ты все знаешь.

Поехали. Покатаемся. Всё равно пристрелишь.

Они спускались вниз по лестнице. Один впереди, а другой сзади, толкая первого дулом между лопатками. Никогда не думал, что направит оружие на лучшего друга. Когда-то в юности клятву давали. Глупую, наивную — не направлять друг на друга оружие, не бить друг друга. Они ведь братья. По жизни. Самые близкие. Так и было до сегодняшнего дня.

«Никогда не говори никогда»… и снова захотелось истерически смеяться.

Подошли к машине, Бешеный кинул Серому ключи.

— Открой. Достань из бардачка наручники и надень. Правила игры знаешь.

* * *

Руслан не знал, куда везет их обоих, но тачка, словно сама, выскочила на трассу и понеслась за город. Рассвет казался каким-то серым, тусклым, тучи нависли очень низко грязными и рваными кусками ваты. Серый молча смотрел в окно, стиснув челюсти и позвякивая браслетами наручников, когда сильно сжимал и разжимал пальцы. Боится.

Потому что знает, что назад не вернется.

— За городом убивать будешь? Место выбрал уже? Или импровизируешь?

— Не решил еще. Да и какая, на хрен, разница, где сдохнуть?

— Музыку включи, а то стрёмно в тишине сидеть.

— Ну да, помирать так с музыкой — ты прав. Наслаждайся.

Бешеный ткнул пальцем в магнитолу и прибавил звук.

Дальше они ехали молча. И Руслану опять казалось, что внутри тикает счетчик времени.

Он как включился со смерти родителей, так и не выключается. Ведет обратный отсчет до полного апокалипсиса. Свернул на проселочную дорогу к лесопосадке. Они оба знали это место. Когда-то бежали по ней после разборки, Рус Серого на себе тащил, а тот кровью истекал и песню пел. Бешеный заставил, чтоб знать, что живой еще. Он тогда мог его бросить там. Самого нехило задели, но не бросил, а тянул несколько километров от поселка до трассы.

Остановил машину и выключил музыку:

— Выходи!

— Специально сюда, да? — Серый не смотрел на Руслана, а снова сильно пальцы сжал, так что те хрустнули.

— Тебе суждено было здесь пару лет назад. Это твое место. Выходи!

— Любишь символичность. Я помню.

Говорят, словно не случилось ничего, и не ведет его Руслан, чтоб мозги разнести и закопать потом так, чтоб никто и никогда не нашел.

Они прошли несколько метров вглубь посадок, между деревьями с пожелтевшей листвой, гнущимися к земле от порывов ветра. Шли по той же тропинке, как и много лет назад.

Серый впереди, а Руслан сзади со вскинутым стволом в вытянутой руке и с лопатой на плече.

Когда вышли на поляну, Бешеный остановился, ткнул лопату в землю и посмотрел.

Серому в спину.

— Всё. Пришли. Тормози. Помнишь это место?

Здесь они тогда упали вместе, и Бешеный не мог встать на простреленную ногу. Какое-то время лежали в траве, но Рус все же встал, а потом Серого поднял и на себя взвалил снова.

— Помню. Я всё помню, Бешеный. У меня хорошая память.

Он по-прежнему не смотрел на Руслана, только себе под ноги.

— Хреновая у тебя, гнида, память! Ты бы хоть слово… в свое оправдание. Давай, Серый, давай. Давай, сука! Может, я сжалюсь. Попробуй!

Но тот повернулся к Руслану бледный, с каплями пота над верхней губой и с искаженным лицом, тяжело дыша. Видно, что от страха зуб на зуб не попадает. Жалкий, перепуганный, дрожащий.

— Нет оправданий, брат. Их просто нет. Ни единого! Думал, не узнаешь никогда, — всхлипнул, — ты давай, Рус, стреляй — не тяни. Мне все это время самому хотелось дуло в рот сунуть и нажать на курок.

Руслан презрительно сплюнул на сухую траву и сунул в рот сигарету, прикурил, продолжая смотреть Серому в глаза:

— Что ж не сунул и не нажал?

— Не смог. Пожалел себя.

— За что, а? Ты мне просто скажи за что, мать твою?

Серый потянул носом и, задрав голову, взглянул на небо. Звякнул наручниками, поворачиваясь по кругу, продолжая смотреть вверх.