Пусть посмотрит в глаза граница

- Иван Антоныч, а вы точно Берлин брали?

- Не только Берлин! И Прагу! - сказал танкист.-

И не только Прагу! - голос его стал звонче,-А ещё и по Маньчжурии шли, Китай освобождали! Нам китайские ребятишки в каждом городе и селе «шанго» - «спасибо» кричали! - И, присев на старую скамью от парты, он махнул рукой.

- А мы историю нашего села писать будем,-сказал Витя.-Так вы для истории годитесь?

Иван Антоныч пожал плечом:

- Ну не знаю… В истории войны про меня писали, а вот для села - вам видней. Только вон видишь…-подавшись вперёд, он показал пальцем на их сопку, сопку Пастухова.- Так по этой сопке мой отец в гражданскую от беляков уходил. Сначала он, а потом они от него. На той скале у него пулемёт стоял. Так что в самый лоб беляков бил, когда они в Японию драпали! Там, поди, ещё гильзы где-нибудь с той поры валяются.

Ребята зашумели, заговорили, а Иван Антоныч полез в карман старенького пиджака, достал пачку сигарет, но, посмотрев на ребят, сунул обратно.

Ломоносов присел рядом с ним на землю, вытянул ноги и спросил:

- А когда самураев били, вы тут были?

- Это в тридцать восьмом-то? Слышать, как били пушки, слышали. Из-за сопок крепко гремело. А сами мы не успели, маловаты были, - вспомнил Иван Антоныч, улыбнулся: - Мы тогда в этой самой школе «Бородино» наизусть рассказывали.-И тут же нахмурился: - А только мы с братом на тракторы сели - война. «Вставай, страна огромная!» И мы с поля - и под Москву. На то самое Бородино…

- На то самое? - в удивлении спросила Зина.

- На то самое,-кивнул Иван Антоныч.

Тут он не выдержал, достал мятую сигарету и пыхнул дымом.

- На то самое. Только я вот здесь, а брат - всё там…

Все замолчали, а Алёша, сжав кулаки, словно боднул воздух:

- Мне бы танк! Я бы их всех…

Иван Кузьмич, стоявший у края верстака, горько улыбнулся:

- Эх, Алёша, опять «я», опять! Другие молчат, а ты всё - «я бы»…

Алёша хотел было возразить, но тут смолчал, а Иван Кузьмич продолжил:

- Вот ведь рядом с тобой, в санатории, человек живёт. И подвиг совершил - а славы никакой. И не кричит: «Я, я!»

Алёша переглянулся с ребятами: кто такой?

- Видишь, и ты не знаешь! А он есть,-сказал Иван Кузьмич. - В краевой газете года два назад статью «Высота четверых» не читали?

- Что-то припоминаю…-сказал Иван Антоныч.

- Четверо - из наших краёв - на высоте были. Сами погибли, а пять фашистских танков и взвод пехоты уничтожили.

- Ну, а он что? - спросил Митя, положив рядом лимонку.

- То-то и дело, что он там тоже был. Да ранен был крепко. Память ему повредило. Но многое помнит. Помнит, как гранаты бросал, как танки горели! А увидел статью, заплакал и говорит: «Это же товарищи мои! Мы там вместе были!» И ранило его именно там. Висок задет, осколки в груди. Забыл многое.

- Так это Николай Акимыч, «Иванов, Бугров, Фёдоров»! - удивился Алёша.

- А! - кивнул Иван Антоныч. - Это истопник, у которого шрам по виску? Скромный мужик. И наград-то всего- одна медаль. За победу, да и ту носит наоборот. Человек он хороший. Плохой дерево для других не посадит. А этот целую рощу высадил. И топит, говорят, хорошо.

- Хорошо! - подтвердил Алёша.

- А с памятью это бывает. Женьшень бы ему попить, так всё бы и вспомнил. Вспомнил бы!-сказал Иван Антоныч.

Тут Зинка заёрзала, а Иван Антоныч пыхнул сигареткой и, вспоминая войну, сказал:

- У нас, броня крепка, такое было! Когда Одер форсировали под Кюстриным. Одного нашего лейтенанта так взрывом о броню шибануло - три дня ничего не помнил. А потом медики какой-то травки дали - сразу всех узнал.-И ещё раз, затянувшись горячим дымом, Иван Антоныч сказал: - Женьшеню бы найти. Всё бы припомнил…

Алёша встал, прошёлся и, волнуясь, спросил:

- А в газете знали, что Николай Акимыч там тоже был?

- Да нет, наверное, не знали…-как-то неуверенно сказал Иван Кузьмич.

- А сейчас знают?

- Не знаю… Человек-то он скромный. Вряд ли написал.

- А вы?

- Да что ж писать. Так уж привыкли… А тут справки наводить, проверять,-с сомнением сказал Иван Кузьмич.

- Это верно, дел, конечно, хватит. А надо бы… Надо бы! Знаешь, сколько ещё нашего брата поднять надо? - сказал Иван Антоныч.

- И вы не написали? - тихо, но твёрдо спросил Алёша.

И Иван Кузьмич снова почувствовал, что за прошлые

упущения платить не просто.

- Так ведь он многого не помнит…-сказал он тихо.

Алёша, вспомнив вдруг тетрадку, в которой все страницы

начинались с Иванова, Бугрова, Фёдорова, отложил пилу, отряхнулся и сказал:

- Можно, я пойду?..

Он оглянулся: не захочет ли с ним кто ещё. Но Мите надо было уже к маме. У Поросюши нашлось какое-то своё серьёзное дело. Младшим подавно пора по домам.

Зато Мышойкин-младший, что-то быстра прикинув, спросил:

- Можно, и я с тобой?

Иван Кузьмич, нахмурясь, вздохнул, а Иван Антоныч одобрительно поддержал:

- А ну давайте!

И Алёша с Мышойкиным скрылись в камышах.

Дорогу они одолели как-то сразу, не заметив ни медового тихого тепла, ни подсыхающих на бугре ягод, и неожиданно вынырнули у санатория.

Алёша первым прошёл по коридору в библиотеку, позвал Витю: «Открыто!» - и, поздоровавшись, спросил у библиотекарши, худощавой быстрой старушки, газеты за позапрошлый год.