Пусть простить меня невозможно

Я к одной тебе иду

в сердце раненная..

Мама, мама, ты моя стена каменная..

Ночь черна… Не ведам путь…

Тьма бездонная…

И пророчат беды мне силы темные…

Но во тьме хранят меня

Две бессоницы — глаза мамы,

Да еще Богородицы.

Говорят, что никогда не грустила я..

Знаешь только ты одна, моя милая,

Сколько раз судьбой без жалости битая..

Выживала я твоими молитвами.

Оттого меня сломить беды не смогли,

Что далеко… Далеко… Посреди земли…

О Спасении моем Богу молится

Полуночная моя Богомолица…..

Светлана Лазарева

Я приехала в реанимацию на такси, столкнулась с врачом, меня не пустили, отправили за лекарствами, выдали целый список. Побежала в аптеку. У самой руки дрожат. Все будет хорошо. Да, все хорошо. Врачи ей помогут, и она вернется домой. Она у меня еще не старая, справится. Мозг не хочет воспринимать плохую информацию, не хочет ничего знать, не хочет думать о плохом, но внутри пусто и страшно. Очень пусто и очень страшно, и ощущение такое, что беда где-то рядом. Страшная, клыкастая притаилась и вот-вот набросится, сожрет с потрохами даже костей не оставит.

По лестнице обратно наверх. Помню, что по телефону мне сказали — маме лучше и давление немного поднялось, и гемоглобин. При поступлении давление ниже шестидесяти упало. Они пока не знают, что именно случилось. Обследуют, как могут. Вечером возили на МРТ с контрастом. Вручила пакет медсестре из реанимации. Она на меня странно посмотрела:

— К вам сейчас врач выйдет. Подождите.

Жду. Внутри все трепещет, дрожит. Выскочила женщина, взъерошенная, на меня посмотрела.

— Вы чего плачете? Это лучшая больница в городе. Спасут. Не волнуйтесь. Кто у вас там?

— Мама.

Мамочка моя там. Мама. Любимая. Единственная. Родная. Если с ней что-то случится, я себя не прощу.

— Спасут вашу маму. У меня муж там. Третий раз уже и диабет, и давление, и все, что хочешь. И ничего, вытягивают с того света.

Я слезы вытерла, воспряла духом. Стою жду врача. Ко мне вышел худощавый, невысокий мужчина в длинном халате поверх зеленой униформы.

— Вы дочь Рагозиной?

Я кивнула.

— Ей лучше, да?

— Нет. Ваша мама агонизирует. Не приходит в сознание уже несколько часов. Я думаю, ей осталось жить максимум до вечера.

Он меня убил на месте. Я растерянно на него смотрю и слова сказать не могу.

— Как?.. Было же лучше… мне сказали, что давление поднялось и кровь и…

— Идемте. Сами посмотрите и попрощаетесь.

Я слышала его голос издалека. Он говорил о ком угодно, только не о моей маме. Шла за ним, как тень, как по инерции, не видя ничего перед собой. Он к кровати меня подвел. Мама лежит под простыней, глаза закрыты, вся в проводах. Не двигается, не шевелится. Только дышит очень тяжело и со свистом.

— Почему? Почему она не на аппаратах? Почему вот так? Почему вы ничего не делаете?

Схватила врача за руку, а он накрыл мою сверху.

— Потому что все, что могли, мы уже сделали. Понимаете? Это конец. Тело профункционирует какое-то время, и все. Останьтесь. Попрощайтесь.

На соседней кровати привстала женщина:

— А это дочка? Ты где лазила? Она кричала, звала тебя.

— Замолчите. Вы зачем свой рот открываете в такой момент. Свет, увези ее. Чтоб глаза не видели. На хер в палату.

Но я даже ответить не смогла — у меня сердце, как лезвием, вскрылось, и кровь из него потекла ручьями, фонтанами, и не остановить ее уже никогда. Только маму вижу, только ее лицо. Она вся маленькая какая-то стала, такая красивая, беспомощная. Я руку ее в свою взяла, а она холодная. Начала греть, дышать на нее, к себе прижимать. Говорю с ней, о чем — не знаю. Только говорить раньше надо было… когда звала посидеть, пообщаться, про сериалы послушать. Но я же занята… мне некогда. А теперь это и все, что у меня осталось.

— Мамочка, я здесь. Вернись ко мне. Открой глаза, мама. Открой. Я тут. Жду тебя. Домой возвращайся. Умоляю. Как же я без тебя? Не умею я… прошу, миленькая моя, маленькая мамочка. Что ж у тебя руки такие холодные. Дайте мне еще одеяло. Ей холодно.

И рука вроде отогрелась, и мне кажется, из-под закрытого века слезы катятся. Словно слышит меня, понимает.

— Она плачет. Ей больно. Видите?

— Это непроизвольные слезы. Ей не больно.

— Пойдем домой, мам. Пойдем. Прошу тебя. Открой глаза.

— Вы…вы так не убивайтесь, они все чувствуют. Посидите и идите. Не надо до самого конца. Не то никогда больше спать не сможете спокойно. Попрощайтесь и идите.

Я еще сидела, склонив голову на кровать и прижимая, грея мамину руку. Вся жизнь перед глазами проносится от детства до сегодняшнего дня. Так стыдно за каждое "нет", за каждое "потом" и каждое "подожди", за приподнятый тон, за ссоры, за то, что так мало времени проводила рядом. А ведь могла больше. Могла не в ноутбуке, а с ней. Как я детям скажу… О боже, кому сказать? Комууууу. Я теперь одна совсем. Мамочка, не оставляй, вернись. Нет больше никого. Не хочу сиротой быть. Мамаааа. Ты встанешь, и мы куда-то поедем. Каждый день с тобой рядом буду. Только не уходи.