Пусть растет роза красная

Генри думал, как так происходит, что обычные, добропорядочные граждане превращаются в садистов, готовых делать сумочки из женской кожи, мыло из человеческих тел. И понял, всё дело в социуме. Человек, каким бы он ни был умным и самодостаточным, очень зависит от окружения. Его мозг принимает решения, исходя из условий, которые он выучил, а учиться он может только у авторитетов. Если авторитет говорит – руби голову, человек отрубит. А если сотни других его сородичей поаплодируют этому поступку – ещё и радостно улыбнётся. Если ребёнок рождается в среде, где убийство – это подвиг, доблесть, геройство и даже честь, вряд ли он вырастет меценатом, скорее всего, он станет убийцей. Открытием для Генри стало, что даже если ребёнок вырастет в здоровой среде, но окажется в сообществе душегубов, скорее всего, через какое-то время он начнёт принимать их жизненную позицию. Там, где девять человек на чёрное говорят – белое, у десятого, может быть, есть время подумать, но совершенно точно нет выбора.

– Центральный?

– Да?

– Восточная. Инженеры отказываются подключаться.

– Чем объясняют?

– Говорят, что сосредоточение всех узлов в одном месте опасно.

– Скажи, что они уволены. Я вам пришлю сейчас бригаду с Северной.

– Но где мы найдём других потом…

– Выполнять! Отбой, Восточная.

А ещё человеческий вид слишком любит играть в сказки про свободу воли и предназначение. И если предназначение можно объяснить случаем или даже роком, лотереей, в которой шанс один на миллиард, то свободу воли аргументировать нельзя ничем. Как-то все упускают из вида то, что учёным известно давно – нет никакого сознательного выбора, есть лишь решения мозга. Человек мнит себя личностью, значимой единицей, микрокосмом макрокосмоса, но по факту является сосудом, наполненным жижой, в которой намешано столько противоречий и амбиций, что главного не разглядеть. А главное – то, что ведёт человека по жизни, это набор привычек, навыков, комплексов и страхов. И нет никакой самостийности, только решения, предлагаемые условиями. Решения, которые сознательная часть неизменно оправдывает, вкладывая смысл даже в самую откровенную ересь. Похудеть? Для этого должно прийти время, это просто структура организма, да и вообще весить двести при росте сто шестьдесят – это нормально. Бросить курить? Только когда кончатся все стрессы на земле. Начать учиться? Мне уже поздно или ещё рано. Пойти работать? Просто сложный период в жизни. Заняться спортом? Наладить отношения со второй половиной? Взять ответственность хотя бы за что-то? Отговорки, отговорки, отговорки. И это не лень, не трусость, не тупость. Просто игнорирование того факта, что не личность принимает решения. Личность – ментальный аватар мозга, картинка для общения с реальностью. Картинки не принимают решений. И человечество знает это и ничего с этим не делает. Оно продолжает убивать себя и других, всё больше погружаясь в дебильность примитивного мира. И разве заслуживает помилования такое человечество? Какая разница стаду, за что идти на убой? Умрёт ли оно от болезней, канцерогенов, оплошности, ему всё равно. Умерев вместе с Мегаполисом, оно хотя бы обретёт смысл существования. Как сон в момент пробуждения складывается в сюжет, так и их бессмысленная, раздёрганная рефлексами жизнь в момент завершения обретёт значение.

– Центральный. Южная.

– Слушаю.

– На шлюзе контакты от конденсата окислились. Мы их почистили, но на будущий год надо будет что-то думать.

– Принял, Южная. Что с пингом?

– Пинг прошёл на ура. Мы подключились.

– Хорошая работа, Южная. Идите домой, сегодня можете отдохнуть.

– Спасибо, Центральный.

– Отбой.

Генри и себя пытался анализировать подобным образом, и он вполне отдавал себе отчёт, что является продуктом культуры, носителем ценностных иллюзий. Его боль, это не боль человека, потерявшего близких, это боль утраты себя. Он растворился в своей семье, стал своей семьёй, отвёл себе роль пассивного жителя собственного мира. А когда мир разрушили, он нашёл его в отголоске своей ненависти. Иными словами, его мир всё ещё существовал, пока существовала ненависть из-за его потери. И да, Генри отдавал себе отчёт, что слёзы – это всегда жалость по себе. И ненависть его только ему и нужна. Но она нужна была ему. Нужна. Потому что без ненависти не было бы и Генри.

– Центральный. Восточный. Бригада с Северной всё сделала. Мы подключились.

– Рад слышать, Восточная. Идите домой, порадуйте свои семьи.

– Центральная… Мистер Вотч, уволенные ремонтники обещали написать жалобу в администрацию, в которой укажут Ваши действия как потенциально преступные.

– Это не имеет значения. Идите домой. Вы хорошо поработали. Отбой.