Пустая гора. Сказание о Счастливой деревне

Большой кусок варёного мяса и воспоминания о последовавшем счастье подталкивали Гэлу каждый день несколько раз проходить мимо этой изгороди и двора за ней. Наконец настал день, и Эсицзян появилась на дворе.

Она тихо сидела на жёлто-золотой соломе, держа на руках младенца. Старуха раскачивалась, превратив себя в колышущуюся колыбель, в колыбели был этот бесконечно счастливый младенец.

Старуха подняла голову, наконец её глаза оторвались от ребёнка и остановились на Гэле. Гэла изобразил приятную улыбку, но взгляд старухи ушёл, она снова глядела на младенца. Она вытащила из-за пазухи комок топлёного масла, отцепила ногтями от него кусочек, положила в рот, растопила, стала потихоньку намазывать ребёнку лоб. Она смазывала лоб младенца маслом и бормотала нараспев, с бесконечной жалостью и любовью: «М-м… м-м… цэ-цэ… хэ… хэ-хэ…»

Гэла открыл калитку во двор и вошёл, приблизился. Старуха продолжала напевать себе под нос.

Взгляд Гэлы остановился на куске топлёного масла, который она положила рядом с собой. Масло таяло на солнце, под ним на соломе было маленькое влажное пятно, от пропитавшейся маслом соломы шёл восхитительный аромат.

Гэла протянул руку очень быстро, и когда старуха снова собиралась отщипнуть масла, он уже этот кусок провертел во рту много раз, а потом, вытянув шею, шумно проглотил.

Старуха, когда тянулась за маслом, только руку протянула, а взгляд был по-прежнему на сияющем масляным блеском лобике, на личике крутившего глазами младенца.

Старуха сказала сама себе: «Странно, масла нет».

В это время Гэла уже, пригнувшись, был с другой стороны изгороди.

Гэла, не выдержав, с ещё полным топлёным маслом ртом, засмеялся гогочущим смехом. Старуха была глуховата, не расслышала детского смеха. Но он испугал сидевшую на изгороди ворону. Ворона каркнула и, шумно захлопав крыльями, улетела. Старуха сказала младенцу: «М-м… Это ворона масло украла…»

Когда Гэла снова вошёл во двор, старуха сказала Гэле:

– Ворона украла топлёное масло…

Старуха ещё сказала:

– Подойди, посмотри на нашего Зайчика…

Гэла протянул руку, только коснулся пальцем лобика младенца, только что намазанного топлёным маслом, и тут же быстро отдёрнул руку, словно обжёгшись.

Он никогда раньше не касался ничего такого гладкого и нежного. Жизнь груба, но кое-где в ней есть такие невообразимо нежные вещи, что этот трёхлетний ребёнок, руки которого уже привыкли касаться грубого, испугался и вздрогнул от этого незнакомого ощущения.

Старуха засмеялась, потянула Гэлу за палец и вложила палец в ручку младенца; гладкая, нежная ручка крепко ухватила этот палец. Гэла не знал, что такое ручка младенца, не знал, как крепко она сжимает, какая она тёплая. Ему была непривычна такая мягкость и тепло. Он с силой выдернул свой палец.

Младенец заплакал. Он плакал, будто жалобно мяукал котёнок.

– Скорей дай ему руку, смотри как наш Зайчик любит тебя!

Гэла был дикий ребёнок, не выдержал, что его так любят, и убежал, как улетает струйка дыма.

Этой зимой, а потом ещё пришедшей за ней следом весной, летом и осенью он больше не входил в этот двор.

Когда он в следующий раз пришёл сюда, был уже конец следующей зимы. Потом ещё прошла зима, Гэла стал старше ещё на один год.

Как и раньше, проходя мимо дома Эньбо, Гэла смотрел на двор и невольно ускорял шаги. Это хорошо, говорил он себе, что старой бабушки нет на дворе, и только начавшего ходить, спотыкаясь и падая, Зайца тоже нет.

Он с облегчением вздохнул и пошёл спокойней, но нога его наткнулась на что-то мягкое. Нога невольно отдёрнулась, как от огня. На земле сидел Заяц, разинув рот и глупо ему улыбаясь. Он только собрался сделать ноги, как старая бабушка словно из-под земли появилась откуда-то на дворе, с тревожным лицом:

– Ах ты, беспризорник, зачем убегаешь неизвестно куда со двора с нашим Зайчиком?

Тут пришла очередь и Гэле так же глупо разинуть рот. Как это только что научившийся ходить ребёнок может убегать, да ещё с ним, беспризорником? Кто же из взрослых в деревне позволит своему ребёнку убегать с дикарём неизвестно куда?

Старая бабушка быстро сменила выражение лица и улыбнулась доброй улыбкой:

– Ладно, ну что ты застыл? Веди братика обратно.

Заяц первый протянул маленькую ручку, Гэла с сомнением взял её в свою. Ручка была очень мягкая, но уже не такая мягкая, как в первый раз, а самое главное, она была уже не тёплая, как в прошлый раз, а вся ледяная.

Гэла услышал, как из его собственного горла донеслись звуки ещё мягче этой маленькой ручки: «Пойдём, братик, пошли… Зайчик, братишка…»

В этот день во дворе дома Эньбо старая бабушка дала ему маленький кусочек сыра.

Скоро пришла весна, очень быстро и она прошла. К лету Гэла и правда почувствовал, будто Заяц – это его младший брат. Заяц рос быстро. Вместе с Гэлой бегал по всему селу. В первый раз, когда Гэла вывел Зайца со двора, старая бабушка тревожно говорила: «Гэла! Ты зачем Зайчика так далеко уводишь?»

Гэла тут же привёл Зайца обратно.

Старая бабушка быстро согнала с лица беспокойство и помахала им рукой, говоря: «Идите, идите!»