Пустая гора. Сказание о Счастливой деревне

– Мама! Мы с братиком Зайцем теперь друзья!

Сандан обняла Зайца и стала яростно его целовать:

– Как хорошо, как хорошо! У моего Гэлы есть друг, есть братишка…

У Зайца в глазах появился испуг, он изо всех сил стал болтать ножками, пытаясь вырваться из объятий женщины. Но, конечно же, высвободиться у него не получилось, поэтому он широко разинул рот и заревел в голос. Этот ребёнок с пульсирующей постоянно на виске тёмной веной говорил тоненьким и тихим голоском, но плакал громко, хрипло, словно голосистая ворона.

Как только Сандан разжала руки, Заяц сразу же выскользнул из них, но ловкий и быстрый Гэла бросился вперёд и подхватил его, а то он упал бы на землю. Вена у него на виске задёргалась ещё сильнее, как будто она вот-вот прорвётся сквозь тонкую прозрачную кожу, и Гэле стало страшно, он стал говорить умоляюще:

– Прошу тебя, не надо плакать, не надо плакать, если ты не хочешь, чтобы мы умерли, ты не должен плакать!

Ребёнок понемногу затих, перестал вопить, но продолжал негромко всхлипывать, вздрагивая, как будто, выдохнув, не мог набрать воздуха.

Синяя вена вздулась ещё больше, извиваясь под мертвенно-бледной кожей, словно ужасный червяк. При каждом затруднённом вздохе ребёнка этот червяк начинал шевелиться, и каждый раз казалось, что он сейчас прорвётся сквозь эту тонкую кожу.

Теперь Гэла по-настоящему испугался. Если этот червяк прорвёт кожу, тогда точно всё кончено. Его ноги обмякли, он опустился коленями на землю, обеими руками охватил лицо ребёнка, одновременно умоляя его и непрерывно целуя этого червяка.

И в этот момент его драгоценная мать вдруг рассмеялась дурацким смехом.

Заяц наконец успокоился, Сандан пошарила в доме и достала всё, что можно дать ребёнку, набила Зайцу полный рот. Сандан громко смеялась, Заяц тоже стал хохотать.

А Гэла почувствовал слабость во всём теле, прислонился спиной к косяку и стоял, не двигаясь. Он понимал только то, что этот слабенький ребёнок его испугал. Он больше не хотел никак с ним соприкасаться.

Взрослые пришли с поля после работы, а Заяц ещё не возвращался домой. Бабушка Эсицзян спала, привалившись к стене. Эньбо растормошил её, у старухи на лице выступил испуг: «Ребёнок, где ребёнок?»

Тогда Эньбо, отец Зайца, и мать, Лэр Цзинцо, и дедушка Цзянцунь Гунбу – все выбежали со двора, побежали на площадь. Лэр Цзинцо так звала Зайца, как будто этот ребёнок уже умер, и родственники оплакивают его душу. Очень скоро к этой команде, разыскивающей ребёнка, присоединились дальние тётки Зайца и дядья. Сандан с Зайцем на руках вышла из дома и, радостно улыбаясь бегущим ей навстречу членам семьи, сказала:

– Когда у вас взрослые будут на поле, оставляйте его у нас дома, это такой забавный малыш!

Ответа она не получила, ребёнка просто одним махом вырвали у неё из рук.

Потом вся большая семья сгрудилась вокруг этого худенького, слабенького ребёночка, и они ушли.

Опустились сумерки, в воздухе над селом низко пополз дым от очагов. Сандан одиноко стояла на площади. Подул лёгкий ветер, неся мелкую пыль, нося её по площади то туда, то сюда.

Вечерняя заря в небе была особенно яркой и красивой.

Сандан вернулась в дом, на лице её ещё была неугасшая улыбка. Она радостно сказала:

– Гэла, завтра приводи к нам Зайца пораньше!

Гэла молчал.

Сандан достала подогретую на печи лепёшку, налила полную пиалу чая:

– Сынок, пора ужинать!

– Мама, отстань, я не хочу есть.

Сандан принялась за еду, ела с заметно большим аппетитом, чем обычно. Пока ела, всё повторяла, что такой забавный этот ребёночек, такой забавный…

Гэла сам себя уговаривал, что нельзя обижаться на глупую мать. Однако её пустая бездумная болтовня, неумение понять настрой других людей, то, как она не видит, что горы высоки, а воды глубоки – это всё действительно злило её единственного сына. Но Гэла знал также, что со дня, когда он появился на свет, ему определено на всю жизнь быть связанным с этой женщиной, которую все в Счастливой деревне или не принимают всерьёз, или презирают. Поэтому, когда было уже совсем невтерпёж, он говорил только:

– Мама, ты лучше кушай, не надо больше говорить о чужих делах.

Сандан с полным ртом, с раздувшимися щеками всё ещё жевала большой кусок лепёшки; услышав сына, она стала жевать быстрее, потом, выпучив свои красивые, но замутнённые глаза, вытянула шею и с усилием проглотила. Она раскрыла рот, собираясь заговорить, а вместо того звучно икнула. Прямо в лицо Гэлы ударило горячей кисловатой отрыжкой, его чуть не вырвало.

Гэла родился и вырос в нищете и грязи, но к запахам был очень чувствителен. От этого его часто мутило – из-за запахов, которые шли от тела Сандан, из-за разных запахов Счастливой деревни; мутило до того, что часто он не мог сдержаться, его тошнило, и тогда он убегал куда-нибудь, где никто этого не видел.

Бабушка Зайца смотрела на это его непонятное состояние и, вздыхая, говорила другим, что этому ребёнку жизнь будет короткая.