Пустая

— Не… не… у… — мычит он, пытаясь что-то сказать, а я лишь злорадно усмехаюсь, с наслаждением выслушивая его последние слова. — Неее… убивааай, — наконец невнятно проговаривает он, смотря на меня как на Бога. А я — его персональный дьявол, который сейчас устроит адский костер на земле. Отталкиваю мразь от себя, поднимаюсь на ноги, беру канистру с бензином, начинаю медленно, тонкой струйкой лить горючую жидкость на Вербицкого, щедро пропитывая его бензином, наслаждаясь его скулением и предсмертными жалкими попытками освободиться. Вынимаю из кармана зажигалку, огонь вспыхивает и так символично в этот самое время ублюдок смотрит мне в глаза. Он замолкает, словно находится в шоке или принимает свою смерть, а я заношу над ним огонь и разжимаю пальцы, отступая назад. Я думал, что буду упиваться каждой секундой его агонии, но отвернулся, слыша, как Вербицкий несколько секунд громко выл и катался по земле, а потом все стихло и запахло падалью. Запрокинул голову к мрачному небу, плотно кутаясь в пиджак, чувствуя, как холодные мелкие капли моросят в лицо. Я определенно взял страшный грех на душу, но как бы кощунственно это ни звучало, в эту минуту я испытал полное удовлетворение. Если бы я не избавил мир от этой больной на всю голову мрази, я бы, наверное, не смог нормально жить, зная, что подонок ходит по земле.

Его закопали в собственной могиле, как и положено ожившему трупу. Когда я вернулся домой, Виталина все поняла по моему виду. Моя девочка просто спросила, уверен ли я, что ее монстр действительно мертв и больше не оживет. Я просто кивнул, и она кивнула мне в ответ, долго о чем-то думая, а потом прижалась ко мне и прошептала тихое «спасибо» за то, что я избавил ее от персонального монстра. Тогда мне еще очень хотелось придушить Эльвиру, псевдопсихолога. Но женщина так же боялась Вербицкого, как и Вита. Поэтому я просто сделал все, чтобы лишить ее врачебной практики, не позволяя больше лечить людей.

* * *

Не знаю, почему я так детально вспомнил об этом через четыре месяца, в день нашей свадьбы. Тряхнул головой, чтобы выгнать из головы эти воспоминания, о которых мы предпочитали не говорить, нажал на ручку двери и вошел в комнату, в которой моя кошечка готовилась к нашей свадьбе.

Виталина стоит возле большого зеркала, одетая в воздушное белоснежное платье с открытыми плечами. Оно прикрывает ее уже заметно округлившийся животик красивым кружевным каскадом. Платье с длинными рукавами, под которыми моя девочка прячет шрамы. Длиною в пол, с небольшим шлейфом, раскинутым возле ее ног. Ее шикарные шелковые волосы уложены в красивую прическу с диадемой, усыпанной сапфирами, которую я недавно ей подарил. Несколько прядей как бы невзначай ложатся локонами на ее плечи. Моя девочка безумно красива, словно принцесса. Нет, королева, моя королева. Но я не король, я ее раб, навсегда. Помешанный на ней идиот. И я безумно счастлив в этом помешательстве.

Она замечает меня в зеркале, улыбается, осматривая, пока я иду к ней. Встаю позади Виты, совсем близко, но не касаюсь. Глубоко вдыхаю ее соблазнительный запах, который по сей день меня пьянит.

— Тебе безумно идет этот костюм, но я бы сняла галстук и расстегнула пару верхних пуговиц. Люблю, когда ты слегка небрежен, — усмехается она.

— Сними и расстегни, — произношу я, наклоняюсь и целую ее оголенное плечо. Вита разворачивается ко мне, снимает с меня галстук, отшвыривает его в сторону и принимается за пуговицы.

— Я говорил тебе, насколько ты прекрасна?

— Сегодня еще нет, — хитро улыбается она, поправляя мой воротник.

— Ты очень красива, тебе невероятно идет это платье, не зря я настоял именно на нем, — провожу по кромке ее платья на груди, вспоминая, как Вита сопротивлялась, не желая покупать настоящее свадебное платье. Но каждая женщина, девочка, выходя замуж, хочет быть королевой, и я настоял именно на этом платье, которое не сдавливало ее животик и прекрасно ей походило. Вита вновь оборачивается к зеркалу, осматривая нас.

— Мы хорошо смотримся, не находишь? — сверкая счастливыми янтарными глазками, спрашивает она. А я готов продать душу дьяволу за то, чтобы в ее глазах всегда горело счастье.

— Тебя никогда не смущало, что я старше тебя на двадцать лет? — спрашиваю я, ведя подушечками пальцев по ее шее, чувствуя ее пульс.

— Ммм, нет. Меня, скорее, это очень привлекало, — отвечает она, слегка откидывая голову мне на плечо. — Ты мой мужчина, мой любовник, самый родной, единственный. Кроме тебя и нашей дочери у меня больше никого нет.