– Мы можем не обсуждать гениталии при нашем ребенке? – спросил я.
– Это просто мужской разговор, – сказал Ларри. – Мы тут все мужчины. Я думал, тебе нравится обсуждать свои яйца.
– Не перед детьми.
– У Иши тоже есть яйца. Да, Иши?
– Ага, – сказал Ишмаэль.
– И мы любим наши яйца, разве не так?
– Ага! – Ишмаэль усмехнулся, понимая, что его дядя Ларри ведет себя очень нехорошо.
– Ларри, ты не мог бы умолкнуть? – спросил я.
– Расслабься, – промычал он с полным ртом. – Сэм, я не знал, что ты живешь с Пэтом Робертсоном.
– Просто следи за своим языком, – сказал Сэм. – Ему всего семь.
– Иши, как тебе школа? – спросил Ларри.
Иши пожал плечом.
– Отстой, да? Но ходить в школу надо, чтобы стать умным, не таким, как твой голодранец-дядя. Ты же не хочешь зарабатывать на жизнь стрижкой газонов?
– Что плохого в стрижке газонов? – спросил я.
– Ну, это же не настоящая работа, ведь так?
– Как ходить в колледж, за который платят твои родители?
– У меня, по крайней мере, есть будущее.
– Я, по крайней мере, сам оплачиваю свои счета, – сказал я.
– Ну, а Иши пойдет в колледж, – сказал Ларри. – И станет врачом. Да, парень?
– Я не хочу быть врачом, – проговорил Ишмаэль.
– А кем ты хочешь быть? – спросил Ларри.
– Фермером. Как дядя Хен.
Я усмехнулся.
– Да зачем тебе становиться фермером? Ты знаешь, сколько болезней переносит домашний скот? А кролики? А цыплята? Парень, ты о птичьем гриппе когда-нибудь слышал? А о коровьем бешенстве? О, ради всего святого, трихинеллезе. В один прекрасный день твой дядя подхватит какую-нибудь шизанутую хворь, и у него вырастет три головы или типа того.
– Навряд ли, – ответил я.
– Ты не хочешь быть фермером, – твердо заявил Ларри. – Стань лучше политиком.
– Что такое «политик»? – спросил Ишмаэль.
– Политик это человек, который использует свою личность для контроля рождаемости, – сказал я.
– Что такое «рожаемость»?
– Неважно. Не надо тебе становиться политиком. Они говорят правду только тогда, когда называют друг друга ублюдочными лжецами, кем они и являются.
– Избавь нас от этой социалистической белиберды, – сказал Ларри.
– Вот бы мы все могли работать спустя рукава и получать по двести тысяч долларов в год, – сказал я.
– Серьезно, тебе надо прекратить слушать NPR, – сказал Сэм.
– Кстати, – сказал Ларри. – Недавно один тип из моей группы сказал, что у него проблемы с геями.
Ларри был в экспансивном, разговорчивом настроении. Или, как выразился бы Сэм, вусмерть обдолбан.
– И? – сказал я.
– Ну, а я сказал, знаешь, иметь проблемы с геями это все равно, что иметь проблемы с гномами.
– С гномами?
– Да. С гномами! Я сказал, ты прав, у тебя и впрямь есть проблемы. Но не с геями и не с гномами.
Сэм поперхнулся куском чесночного хлеба.
– Мой внутренний ребенок – гном, – сказал Ларри. – Я в этом уверен.
– Может, потому-то интеллектуальные высоты и находятся вне твоей досягаемости, – заметил Сэм. – Ларри, скажи, что ты куришь?
– Ничего я не курю.
– Курить вредно, – сообщил Ишмаэль.
– Особенно «красного мексиканца», – прибавил Сэм. – Или как там вы теперь называете это дерьмо.
– «Техасский чай», – сказал Ларри с усмешкой. – Это бомба! А «красный мекс» – позавчерашний день. Я пошел и купил такие штуковинки «Рэндис»… слыхали про них?
Мы не слыхали.
– Это такие бумажечки, и у них по всей длине идет проволочка, чтобы можно было скрутить их и держать как пинцетом. Гениально, да?
– И наверняка ты купил их в «Уолмарте», – сказал Сэм.
– В хедшопе в Мемфисе, – сказал Ларри и, наколов очередную тефтельку, забросил ее себе в рот.
– Когда ты в последний раз ел? – спросил Сэм.
– Я просто реально проголодался, – ответил Ларри. – Еще там продавались такие клевые маленькие типа как картриджи. С виду как штука, в которую вставляется электронная сигарета. Сечете, о чем я? Вот только на самом деле ты наполняешь ее своим стаффом. Ну вы меня поняли. И у нее есть такой маленький пестик, с помощью которого забивается стафф. И маленькая батарейка, чтобы поджигать и курить, и я такой, вау, вот это да, я просто не верю своим глазам!
– Ну ты совсем уже, – качая головой, сказал Сэм.
– Я рассказывал вам о том типе из моей группы?
– Нет, – сказал Сэм, и я прямо-таки увидел, как он мысленно закатывает глаза.