Пустой человек

Я подскакиваю на постели, ищу очки среди коробок с лекарствами на тумбочке, и выхожу из палаты. Нога опять онемела, я слегка припадаю на нее, но иду. Тридцать шагов, два поворота. Дверь в мужской закрыта, я почти врываюсь внутрь. Мне страшно. В кои веки, со времен диагноза и операции, страшно не за себя: за Димку. По дороге в голове у меня крутится картинка: а если?.. И как помочь? Как снимать, если на оконной ручке – больше там негде?

Две фанерные дверки, охраняющие уединение с унитазами, прикрыты. Третья – настежь. Торчат концы костылей и единственная Димкина нога. Я подбегаю ближе и заглядываю: слава Богу, живой! Живой пассажир…

Он плачет. Сидит и молча плачет, не издавая никаких звуков. Просто слезы текут по лицу, капают на футболку, оставляя неровные темные пятна.

Я стою и молчу. Нечего здесь сказать. Мне бы кто-нибудь что сказал, только нет нужных слов. В тишине больничного туалета мне слышится перестук колес на стыках рельс. Легкое покачивание вагона – или это меня уже ведет от избытка лекарств? И тяжелый запах креозота в воздухе, перебивающий застарелый табачный смрад, мочу и хлорку. Запах путешествия отсюда в никуда.

Ролевые игры

От окошка вверху света почти нет. Решетка половину сжирает. Ничего здесь толком не видно, да и смотреть не на что – каменный мешок. Груда соломы на полу, гнилой, кислой. В такой и мыши завестись побрезгуют. Потому их тут и нет. Никого здесь нет, кроме меня. Цепь лязгает. Один конец в стену вмурован, наглухо, второй, – с кольцом, – на ноге. Кузнецу пришлось сюда спускаться, в камере меня приковал. Ему не привыкать. Только кузню тащить тяжело было, чуть не выронил, но это – не мои заботы.

Мне бы не сдохнуть ненароком, а в цепях или без – все равно.

Один раз в день внизу двери открывают заслонку, суют миску с дрянью. Что свиньи не дожрали, можно и мне дать. Лапша какая-то все время, говном кошачьим воняет. Иногда кувшин с водой. Пока посуду не вернешь, стоят там, за дверью, ждут. Я сперва глупый был, не отдавал дня два. Так эти дни и не давали жрать. Дрессировали, умельцы. Еще в камере вонь стоит. Деваться некуда, стараюсь в угол отойти, но цепь…

Попался я глупо, конечно. Облава казалась смешной: трое на машине, еще пятеро загонщиков пешком, и собаки. Машине с дороги никуда, этих-то можно было вычеркнуть, если близко к просеке не лезть. Собак я отпугнул, не велика беда. А вот с загонщиками оплошал – первому шею свернул, а еще двое успели отстреляться. И ведь не пулями, с ними проще, а какой-то дрянью с иголками, издалека. Потом еще пара подошла, помогли скрутить – я уже отключался. В себя только здесь и пришел, когда кольцо клепали.

Неделю сижу, позвякиваю цепью, провонял весь. Что ожидать – непонятно. Хотели бы убить, там, в лесу, все и кончилось. Видимо, нужен. Кому, зачем – одни вопросы…

– Цепь короткая, но вам лучше не подходите! – Топот за дверью, замок заскрежетал. Гости дорогие, чертовы хозяева, мать их за ногу.

– Не ссы, понимаю, – отозвался кто–то. По голосу – барин такой, привык командовать. – А вы пошли нахрен. Разговор не с вами.

– Как скажете, шеф, базара нет! – снова топот, а дверь с пинка нараспашку.

И на вид силен мужик, но напрасно не рискует, в дверях встал. Ростом метра два, рубаха почти до пупа расстегнута, на лохматой груди цепочка в палец толщиной.

– Здорово, пацан! – Это он мне, что ли? Вроде, больше некому. – Немаленький ты, реально!

– Здорово… – У меня-то голос пониже, почти рычу. Один турист с джигурдой какой-то сравнил. С перепугу. – Чего надо-то? Схватили мирного человека, повязали.

Мужик хохотнул:

– Дело есть, пацан. Ролевые игры, слыхал?

– Ну, это…

– Да пофиг! У меня, короче, дочка есть. В смысле, две их, но старшая в Лондоне учится. А младшей я хочу сделать подарок. Если получится, будет охренеть, в натуре.

Мужик замолчал и смачно почесался, словно он тут неделю сидит, а не я.

– А я при чем? – я тоже скребусь вовсю. Чешется все, зудит.

– Вонючий ты больно… – невпопад говорит мужик. – Хотя… Отмоем. Душ, шампунь всякий, решаемо. У тебя аллергии нет?

– Хрен его знает, – честно отвечаю. По делу. Знать бы еще, что такое «лондон», «лицей» и «аллергия».

– Значит, нет, – решает мужик. – Короче, делай все, как я скажу, и свободен. Только чутка накосячишь – пристрелю. Понял?

Я киваю. Ничего не ясно, кроме угрозы, но дело пахнет свободой. Значит, я со всем согласен.

– Короче, слушай сюда…

На день рождения папа обещал такое, такое… А что – неизвестно.

Кристина расспрашивала и так, и эдак. Один раз плакала. Но папа суровый, когда надо. Сказал сюрприз, значит – сюрприз. Год назад лошадку подарил, пони Обаму. Смешная такая, когда морковку жует. Конюх Витек Кристину подсаживает, и она катается на Обамке по двору, между гаражом, баней и домиком для прислуги. А до этого – замок сказочный, японский, занял половину зала для гостей. Зато все офигели, даже Маринка, у которой папа депутат. В замке сам загорался свет в окошках, выходили забавные фигуры, принц с принцессой.