Пустой человек

Антон Иванович зачем-то оглянулся, немного растерянно покрутил в руках ненужные больше ключи от домика и сунул в карман. За дверью виднелось обычное в таких случаях разорение: сброшенные на пол с этажерки вещи, разбитые банки, из которых давно вытекло и замерзло на полу варенье, лежащая убитым солдатом камуфляжная куртка, в которой хозяин обычно ходил на рыбалку. Следующая дверь, ведущая из небольшой прихожей в дом, была на месте, к тому же – закрыта.

– Е-о-оханый крот! – с чувством оповестил пространство Антон Иванович. Ответа, в общем-тои не требовалось: обнесли дачу, пора подсчитывать убытки.

Стояла поздняя осень. Время пить подогретое вино по вечерам и лениво смотреть телевизор, как и пристало человеку в возрасте, состоявшемуся, не без заслуг перед родиной. Если бы не жена, которой не терпелось дать хоть какие-то указания, он бы так и поступил, но тридцатилетний супружеский стаж подсказывал – если она завелась на предмет съезди-на-дачу-все-ли-там-в-порядке, спорить не надо. Надо идти прогревать старенький «соренто» и вместо глинтвейна катить полсотни верст. Проверять. Иначе хаос, пересоленные котлеты и скачки давления обеспечены с полной гарантией от реестра Ллойда.

– Лида! – отпихивая ногой куртку с дороги, мрачно просопел он в трубку. – Залезли какие-то мудаки. Да, ты как знала. Да ну, какая полиция! Херня это все, не сожгли и ладно. Нет, пока не заходил. Наверняка засрали, конечно. Подонки, сука!

Чуть не наступив в липкую лужу крыжовника, из которой торчали лепестки разбитого стекла, Антон Иванович чертыхнулся и кинул трубку в карман к ключам. Вторая дверь открылась с привычным скрипом.

Хрр-пиииу-хрк. Млять!

В комнате лежал труп. Почему-то Антон Иванович сразу понял, что щупать пульс у скрюченного на полу тела, из-под которого вытекла и застыла бурая лужица, смысла не имеет. Отчетливо пахло говном – как в воздухе, так и в общефилософском смысле.

«Главное, ничего не трогать», – тут же мелькнуло в голове. То ли вбитое сериалами про ментов воспоминание, то ли просто жизненный опыт. Хотя какой, к черту опыт! С покойниками Антон Иванович сталкивался только на похоронах родни и друзей. Но те напомаженные куклы в окружении венков ни в какое сравнение не шли со полусогнутым мужиком в грязной ветровке, джинсах и сапогах, лежавшим посреди его собственной дачи.

– Садовое товарищество «Дубки». Да, Павловский район. Четвертая линия, сорок второй участок. Мля, да не знаю! Простите, нервы. Дверь украли входную. Да откуда я знаю, зачем! Снизу заезжайте, от реки, отсчитывайте повороты направо. Четвертый и будет. Да. Да. Жду, конечно, куда ж я…

На улице заметно похолодало, но Антон Иванович почти не замечал мороза. Ему было жарко, перед глазами стояли стоптанные подошвы сапог лежавшего в комнате мужика. Мучительно хотелось курить, жаль бросил. Два года уже без пары недель. И попросить не у кого, не лето, электричество месяц назад вырубили, а без него – дураков нет жить на даче.

Он залез в машину и почти лег на руль, бездумно глядя на серо-коричневую панораму соседских домиков, голых ветвей деревьев и пустые, сиротливые участки, лишенные примет жизни. Все более–менее полезное на зиму прятали, забивая сараи хламом.

Минут через двадцать мяукнул телефон. Напористый мужской голос еще раз уточнил дорогу и, не прощаясь, отключился.

Антон Иванович размышлял, не стоит ли рассказать жене, но сил разговаривать полчаса просто не было, а на меньшее время не стоило и рассчитывать. Потом. Дома.

И так грядет великая истерика, зачем торопить события?

В картине, открывавшейся через лобовое стекло, произошли изменения. Пробежала собака, зябко тряся хвостом. И так сумрачное небо потемнело еще сильнее. Снизу, по дороге, которая вот–вот должна была привести к даче ментов, неторопливо поднимались двое мужиков. Они шли друг за другом, разделенные неким продолговатым предметом.

«Носилки, что ли тащат?», – прищурившись, пытался понять Антон Иванович. – «Совсем народ екнулся головой, строят что ли что-то? Не дача осенью, а парад уродов».

Присмотревшись к шустро взбиравшимся в гору мужикам, он понял, что те несут дверь с наваленной на нее кучей каких-то тряпок. Едрен-батон, его же дверь!

– Эгей, ну-ка сюда пошли!

Первый из идущих приподнял голову, глянул на скачущего возле машины Антона Иванович и что-то сказал второму. Оба заржали: это слов отсюда было не различить, а наглый и чересчур уверенный смех – запросто.

– Кончай ржать! – заорал Антон Иванович. – Сюда быстро!

Мужики заржали, но уже потише. Не так борзо. Свернули на дорожку и подошли к калитке, возле которой уже переминался с ноги на ногу Антон Иванович. Сзади мерно пыхтел на холостых движок «соренто».

Точно – его дверь-то. А на ней – куча жухлых по осеннему времени листьев, из которых торчит небольшая голова. С бородой и кустистыми бровями памяти Леонида Ильича. Карлик, что ли?

– Хули орешь, дядя? – тихо, но с угрозой спросила голова. Из листьев высунулись две короткие толстые ручонки, державшие помятую сигарету без фильтра и ярко–красную, как конфета, зажигалку.