Пустошь, что зовется миром

А потом, будто она пришла на встречу с функционером из какого-то другого министерства, а не с существом из другого мира, который возвышался над ней плечами и зубастой головой, Три Саргасс подошла к краю тени под пологом едва ли в пяти футах от инородцев, сложила вместе кончики пальцев обеих рук и склонила над ними голову. Махит протянула руку к пульту управления аудиопроектора, надеясь, что он заработает, что он не спекся на этой изнуряющей жаре и в него не надуло клейкого песка. Ее пальцы замерли над поверхностью пульта, вызывая требующийся отвратительный шум. Сильного нажатия не требовалось. Это напоминало спусковой крючок энергетического оружия – для приведения в действие хватало малейшего движения…

– Я уполномоченный Тейкскалаанской империи Три Саргасс, – сказала инородцам Три Саргасс, прижав одну руку к груди. Я – а потом всеохватывающий жест, указующий на полог с цветами над ней: Это мое, то, что я представляю. – Я говорю с вами от имени Ее Великолепия Императора Девятнадцать Тесло, Блеска Ножа, чье правление прогоняет всю темноту.

Ничто из сказанного Три Саргасс не могло быть понято инородцами. Но для этого и была здесь сейчас Махит. Она прижала пальцы к пульту и проиграла «привет» во всем его тошнотворном вопле, сопровождаемом помехами.

Инородцы замерли. Один из них посмотрел на Три Саргасс, потом подбородком повел в сторону проектора. Второй тоже посмотрел в ту сторону. Махит пожалела, что не понимает их телесного языка – ни назад, ни вперед они не двинулись. Что они чувствуют теперь – недоумение, интерес, злость? Это было труднее, чем пытаться понять сдержанную изысканность выражений тейкскалаанских лиц. Гораздо труднее. Она знала, что инородцы коммуницируют между собой, но не могла понять как. Не звуками. Может быть, они коммуницировали запахами, или движениями ушей, или чем-то другим, что она и представить себе не могла. Она была в лучшем случае лингвистом, а скорее поэтом-дипломатом с претензиями. Махит никогда не слушала никаких курсов по ксенолингвистике[12], к ее услугам был весь тейкскалаанский язык, с которым можно играть, и в те времена она даже не думала, что ей может понадобиться что-то другое. Если у этих инородцев нет слов для расшифровки…

Второй инородец открыл рот и произвел шум, означавший «привет»: ему не понадобились ни усилители, ни звуковая обработка. К нему присоединился первый, который только что показывал на звуковое оборудование. Тот же самый звук, гулкий. На «Грузике для колеса» Махит, Три Саргасс и все их сопровождение наелись противорвотного, лучшего, какое нашлось у медиков, и тем не менее теперь она с тревогой почувствовала, как в ее желудке начинается бунт. Вибрации. Их помехообразный шум, пробирающий до костей. На самом деле это был инфразвук со всеми его физическими ужасами. Но все же, все же они услышали «привет». Инородцы ответили «привет», две острозубые челюсти широко распахнулись. Языки у них были такими же пятнистыми, как и кожа.

Махит посмотрела на Три Саргасс и пожала плечами, словно говоря: «Ну, что теперь?»

Три Саргасс поймала ее взгляд, выдержала: дикая напряженность и полуистерическое головокружение. Махит помнила этот взгляд. Так выглядела Три Саргасс после первого покушения на Махит, случившегося на ее глазах в посольских апартаментах Дворца-Восток. Как далеко отсюда! Смотри внимательно и делай, как я, – начали, словно сказала Три Саргасс.

Она сделала вдох, который расширил и ее узкую грудь, и живот: так дышат не только для произнесения слов, но и для чего-то более громкого. На выдохе она начала петь.

– В каждой клетке цветок химического огня, – пела Три Саргасс альтом чистейшего звучания, таким голосом зовут домой потерявшихся людей, основательным голосом, который слышен издалека. – Преданные земле, мы взойдем тысячью цветов – многочисленных, как наши дыхания за срок жизни. И мы вспомним наши имена и имена наших предков, и в этих именах расцветает кровь, которая тоже с наших ладоней…

То были тейкскалаанские погребальные стихи. Махит слышала их в самых различных вариантах – в декламации, в песне. Эти стихи она впервые прочла в учебнике в классе на станции, «химический огонь» и идея цветов из крови вызвали у нее недоумение. Но в таком исполнении она эти стихи никогда не слышала. Три Саргасс пела так, что их можно было принять за военную песню. Обещание. Вы пролили нашу кровь, и мы взойдем.

К тому же это было чертовски умно. Не гулкие вибрации инородцев, а вполне человеческая версия.

<Она показывает им, что мы можем говорить и у нас есть язык, – пробормотал Искандр. – Она более чем умна. Мастерский ход. Я понимаю, почему она стоит твоих расстроенных чувств>.