Пустошь, что зовется миром

– Махит Дзмаре. Она была в новостной ленте, когда Один Молния пытался провернуть этот непроходимо глупый трюк в конце правления прошлого императора. Я знаю.

– Хорошо, – сказал Двадцать Цикада. – Потому что капитан Флота Шестнадцать Мунрайз точно знает, кто такая Махит Дзмаре, и найдет способ использовать Махит Дзмаре или то, что та представляет, против тебя. Уверен, что поймаю ее с поличным. Мне такие вещи почти всегда удаются.

– Ты считаешь, – проговорила сквозь зубы Девять Гибискус, – что Шестнадцать Мунрайз агрессивна против моего командования?

Двадцать Цикада отрицательно покачал головой, моргнув, вызвал на облачной привязке голографическое изображение «Грузика для колеса» в виде плоской схематической карты. В очень большом количестве палуб был виден вплетенный в них серебристый узор электрума.

– Она шпионила за нами, – сказал он. – Я ее отследил. Не думаю, что капитан Двадцать четвертого легиона выступает против тебя, Девять Гибискус. Я думаю, это кто-то в министерстве, а Шестнадцать Мунрайз их очень эффективный агент. Например, она знает про инородцев не меньше нашего. Пожалуй, даже побольше любого, кроме уполномоченного и Дзмаре. Если бы Шестнадцать Мунрайз не пыталась узнать еще больше, она бы уже полдня назад вернулась на «Параболическую компрессию».

– Значит, она шпион?

– Шпион, чьи глаза должны смотреть наружу, но чьей-то чужой рукой были направлены внутрь, – сказал Двадцать Цикада, и это было афористически даже для него. Но Девять Гибискус поняла его намек. Шестнадцать Мунрайз провела первые пять лет своей флотской карьеры политическим офицером на том самом корабле, которым теперь командовала – на «Параболической компрессии». Политические офицеры размещались по приказу заместителя министра Третьей Ладони – службы внутренней безопасности министерства войны.

– Ты думаешь, она до сих пор в Третьей Ладони? Не просто отслужила там, будучи кадетом?

Двадцать Цикада улыбнулся, один угол его рта перекосило.

– Я думаю, что Третья из Шести Раскинутых Ладоней хотела бы перевести тебя на более контролируемую орбиту, чем нынешняя, а капитан Флота Шестнадцать Мунрайз крючок что надо.

– Пчелиный Рой, она не мой тип.

Он фыркнул.

– Ну да, ты любишь, когда побольше мяса и маскулинности, я в курсе. Она крючок другого типа. Тот, что отвлекает от нашего реального врага, заставляет ошибаться. А мы не можем себе позволить ошибиться в этой войне, никак не можем. Не можем, если не хотим узнать, как поют похоронные песни на множестве других планет, кроме Пелоа-2.

– Считай, что предупредил меня, – сказала Девять Гибискус. – И убери ее поскорее с моего корабля, ладно?

– Я могу попытаться, – начал было Двадцать Цикада, но тут и его, и Девять Гибискус облачные привязки испустили резкий звон: приоритетное сообщение. Вести с Пелоа-2 наконец-то пришли.

* * *

Конечно, ему пришлось ждать. Император все время была занята, как и положено императорам, его предок жил точно так же. Восемь Антидот видел его только на каких-либо событиях либо поздно вечером. Однажды их встреча состоялась на рассвете, когда он вошел в спальню к Восемь Антидоту, взял его за руку и они пошли гулять в сад, как отец с сыном, а не как предок и его девяностопроцентный клон. Он тогда был очень маленьким. Предок-император сорвал цветок настурции, красный, и вплел его в волосы Восемь Антидота, а когда тот сказал, что ему нравится, предок добавил еще зеленый и оранжевый, и Восемь Антидот носил их у себя в волосах, пока они не пожухли и не пришлось помыться.

Это случилось давно даже для него, которому и стукнуло-то всего одиннадцать.

Лишь около полуночи Девятнадцать Тесло смогла принять его, и в этот час она хотела видеть его в ее собственных покоях. Она послала ему инфокарту с сообщением – белого цвета, такими никто, кроме нее, не пользовался. Инфокарта лежала в слоте для писем за дверью комнаты Восемь Антидота, словно он был взрослым человеком, который получал почту. Он вскрыл печать, и изнутри посыпались голографические глифы, простые и приглашающие: «Приходи, если еще не спишь». А ниже глиф ее подписи, тот же, что и на печати инфокарты. Заголовка нет.

Ну, они были чем-то вроде семьи, к тому же она запросто, не спрашивая разрешения, приходила в его спальню, а потому в подписи «Девятнадцать Тесло» под письмом не было ничего странного. То есть, конечно, было: это была одна из мелочей, которые вызывали у Восемь Антидота вопрос, когда человек полностью перестает быть ребенком и становится чем-то иным? Он положил вскрытую инфокарту в ящик своего стола, чтобы посмотреть ее потом еще раз, если возникнет желание. Если ему когда-нибудь потом захочется подумать, каким простым, ясным и дружеским было это послание.