Она сказала это резко и тут же пожалела о своей резкости, а одновременно с этим почувствовала привычное брутально-хрупкое ликование, которое испытывала, добираясь до самой сути какого-либо аргумента, какой-либо проблемы. Когда вонзала в них зубы, готовая рвать на части.
– А разве это не так? – спросила Махит. – Ну, скажи. – Она была сама неподвижность, само спокойствие. Три Саргасс пришли на ум змеи, пауки – вся живность, которая жалит, чувствуя угрозу. – Ты все время напоминаешь мне, что я – варвар. И сейчас, и раньше – в Городе. Не только ты, Три Саргасс. Солдаты в коридоре тоже, но они хотя бы честны и не делают вид, что я могу быть чем-то другим, а не тем, что они видят во мне. Ты? Ты хочешь дать мне униформу, хочешь сделать меня полезной, а еще хочешь иметь умного варвара, почти что человека, чтобы ты могла хвастаться мной, показывать, как я ем у тебя с руки, – ты решаешь, что я нужна тебе здесь, и вот я здесь. Ты решаешь, что будет полезно, если твой варвар будет иметь дипломатические полномочия, – и вот у меня уже есть полномочия. Ты решаешь, что мне нужна форма, чтобы нас не останавливали в коридорах, и ничуть не думаешь о том, как будет выглядеть, если ты вырядишь меня, как тейкскалаанскую куклу…
– Я же спросила, – возразила Три Саргасс. Она и вправду только спросила – разве нет? Она каждый раз спрашивала. Она была почти уверена, что спрашивала, никогда не отдавала Махит никаких приказов, да и не стала бы, сама эта идея абсурдна. Но Махит проигнорировала ее и продолжила, будто слова были инфекцией, которую она выдавливала из раны.
– Ты бы не возражала, если бы я осталась с тобой во дворце, правда же? Я могла бы все время находиться у тебя под рукой, развлекать тебя, и нам бы не понадобилось тащиться бог знает куда на войну…
Она не замолчала сама – ее оборвала Три Саргасс:
– Это было бы для тебя настолько ужасно? Оставаться рядом со мной?
К ней в голову закралась мысль, что будет абсолютно ужасно, если она начнет плакать. Она никогда не плакала в спорах. По крайней мере с тех пор, как выросла настолько, что ее забрали из детского сада. Махит делала многие вещи, совершенно неожиданные для нее, новые и сложные, включая – очевидно – боль и горечь. Она всего лишь предположила, что униформа может облегчить им жизнь, а теперь у них возникла эта ссора, отвратительная ссора, и разногласия между ними казались непримиримыми, а Махит словно копила все это, ждала неизбежного момента, когда она не сможет больше выносить Три Саргасс, и нанесла удар по их отношениям, какими бы уж они ни были.
– Нет, – сказала Махит. – Остаться с тобой было бы не ужасно. Вот поэтому-то я и не осталась.
– Твои слова лишены смысла.
Махит уселась за конференц-стол в середине комнаты, закрыла лицо руками и спрятала глаза от Три Саргасс. Когда они в прошлый раз были у стола в конференц-холле, им удалось поэзией предотвратить узурпацию власти. Теперь они и отчет не могли написать вместе, потому что между ними происходила эта бесполезнейшая, непостижимая, жуткая ссора. Такого у Три Саргасс не было, если ей не изменяла память, с тех времен, когда ее бывшая, Девять Дуга, порвала с ней во время экзаменов на втором году подготовки к званию асекрета.
– Твои слова лишены смысла, – повторила Три Саргасс, теперь громче. – Совершенно. Извини меня за форму и жакет, и я больше не буду об этом говорить, но ты не…
– Необъяснимая? Непонятная?
– К черту, – сказала Три Саргасс, слыша, как истончал ее голос, каким высоким стал, неконтролируемым. – Если ты не хотела лететь сюда со мной, могла бы и не лететь.
Махит опустила руки и посмотрела на Три Саргасс, прямо ей в глаза.
Казалось, ее взгляд имеет вес. Вес и границы, неожиданно открывшийся ландшафт мест, которые ранят душу. Три Саргасс опять поймала себя на мысли: что в этой личности было Махит Дзмаре, а что Искандром Агавном, не родилось ли все это разрушительное непонимание между ними из драгоценной имаго-технологии Махит? Или же Три Саргасс никогда не понимала ее толком, а только делала вид?..
Она первая отвела глаза.
– Травинка, – тихо сказала Махит, и Три Саргасс посмотрела на нее покорными фиалковыми глазами.
– Да? – спросила она.
– Когда ты сообразишь, почему я была вынуждена лететь с тобой, мы сможем снова поговорить.
– …снова, и
В самой идее было нечто ужасающее: она зашла в своей неправоте настолько далеко, что у нее не было даже шанса идти дальше, продолжать попытки. Что во всем есть какой-то невидимый для нее изъян. Она не знала, почему Махит не может оставаться на Лселе. Конечно, это было связано с политикой, но Махит не сказала ей
– Нам пора взяться за работу, – сказала Махит, что ни в коей мере не походило на ответ. – Нужно заполучить одно из этих существ, тогда можно будет говорить, что этот Флот чего-то стоит.