Пустошь (СИ)

Одинсон всегда знал, что с мутантами не считались, но чтобы так... Неудивительно, что до выпуска доживали всего пять из десяти.

– Мне повезло тогда, что я мог контролировать скорость регенерации, – Локи чуть улыбается. Кажется, это воспоминание кажется ему приятным. – Я мог заращивать повреждения за ночь – понял это на второй день. Только кожный покров приходилось оставлять поврежденным. Иначе бы наблюдатели заметили. Из-за этого и шрамы. Теперь их не убрать. Но зато я научился настраивать рецепторы. Правда, только в состоянии покоя, – отвечает Локи на немой вопрос Одинсона насчет порки. – А вообще, боль можно убрать на второй план. Главное, не думать о ней. Это легко, на самом деле.

А Тор уже начинает жалеть, что заставил брата вспоминать весь этот кошмар. Но Локи рассказывает увлеченно и с какой-то... насмешкой. Словно издеваясь над самим собой.

– Самое забавное, что нужно было выучить список повреждений, которые нужно было нанести в обязательном порядке, – он словно ласково улыбается. – И перед выходом на ринг нужно было зачитать куратору этот список. Каждый день разный. Десять пунктов, каждый из которых уже сам по себе является хорошим поводом чтобы проваляться в лазарете неделю. И вот бывало противник уже без сознания, но приходится добивать по списку. Иначе не зачтут победу. Я проиграл только однажды. Но мне хватило. Очнулся только на третий день. Весь в собственном дерьме, – Локи нервно хихикает. – До душа я полз. Мерзкое зрелище. Просто представь...

Хихиканье перерастает в смех. Локи захлебывается им, зажимает рот ладонью. Теперь его трясет.

– Но самое смешное... – он выдыхает это сквозь спазмы. – Меня ведь... не пустили. Надзиратель вытащил меня на плац... Показать, что бывает с проигравшим. И я там... валялся до вечера. А они все подходили и...

– Тише... – Тор стряхивает оцепенение и почти грубо прижимает ладонь ко рту брата. – Не нужно больше вспоминать. Не нужно... – Он коротко касается губами его виска. – Прости. Я не знал.

Локи не отвечает. Он как-то странно молчит, тяжело дыша. А Одинсон, списав это на что-то вроде шокового состояния от перенагрузки, осторожно поглаживает его по животу – так всегда делала мать, когда Тор был ребенком. Прижимала к себе и осторожно водила ладонью.

А потом... Потом Тор понимает, что дыхание брата не успокаивается. Наоборот. Младший тяжело жарко дышит, сдвинув бедра. На его впалых щеках лихорадочный румянец.

– Ты чего? – тихо спрашивает Одинсон, начиная понимать причину.

– Ничего, – Локи дергается, пытаясь вывернуться. – Просто остаточный эффект. Я просто устал.

– Устал? – Тор прижимает младшего ближе и соскальзывает ладонью к его паху. – А это что?

– Тор... – голос у Локи срывается, когда Одинсон зацепляет пальцами его член через грубую ткань штанов. – Не нужно. Это же...

– Хочешь, я отвернусь? – Тор отдергивает руку, вдруг осознавая, как все это выглядит. Что Локи, вообще-то, его брат.

– Отвернешься? – младший сжимается в комок. – Зачем?

– Ну, тебе же надо... – Тор делает характерное движение рукой.

Локи непонимающе смотрит, а потом, видимо, сообразив, о чем говорит Тор, качает головой и неловко говорит:

– Это пройдет, не переживай. Оно само проходит.

– Само? – Тор едва не давится. – Ты что же, никогда не...

– Нам нельзя, – Локи убирает руки за спину. – Если про кого-то узнавали, то... наказывали. Так, чтобы никогда больше...

Одинсон прикусывает губу, а потом резко дергает брата к себе, прижимая так, что больно становится самому:

– Ты больше не там, – он мягко поглаживает младшего по голове, чувствуя, как по телу вдруг разливается давно забытое уже тепло возбуждения. – Ты можешь делать все, что захочешь.

Локи упрямо мотает головой и пытается вырваться. Его трясет.

Так они сидят минут пять. Пока Локи чуть не успокаивается и не расслабляется.

– Иди сюда, – мягко шепчет Тор, осторожно усаживая его рядом с собой. – Я помогу. Я все сделаю... – Скользит мягко ладонью по животу, массирует, спускаясь все ниже, одновременно мягко касаясь губами щеки младшего. – Тебе будет хорошо. Это бывает хорошо.

Расцепляет застежку и проскальзывает пальцами под белье.

– На надо! – запоздало выкрикивает Локи, но Тор уже касается пальцами. Сначала лобка. На гладкой коже грубые полосы шрамов.

Локи как-то обмякает. Прекращает сопротивляться. А Тор заставляет его приподняться и стягивает штаны и белье на бедра. И прикусывает губу: лобок и внутренние стороны бедер исполосованы белесыми старыми шрамами. Словно ножом резали.

– Я же говорил, – Локи странно улыбается. – Если узнавали – наказывали. За один раз – двенадцать порезов. Мне тринадцать было. И я... Мне сказали: либо сам, либо надзиратель. Я взял нож и...

– Не надо, – Тор сжимает его руку. – Прости. Я дурак.

– Ничего, – младший опускает голову. – Ты не виноват. Правда. Я же мутант...

– Хочешь, я тебе... – Одинсон сглатывает. – Хочешь, я это сделаю?

– Дотронешься до меня? – Локи не смотрит на него. – Зачем?

– Так можно? – Тор кладет руку на его бедро и касается пальцами шрамов.

– Можно, – почему-то кивает младший.