Пустые дома

На самом деле, мне просто было невмоготу после выкидыша оставаться у мамы: во-первых, из-за того, что она – это она, а во-вторых, я не могла спокойно смотреть на дверь в комнату брата, я боялась даже проходить мимо, потому что воображала: открою ее, а он там; я, в общем-то, так и думала все время: ой, брат у себя, не буду его беспокоить. И вот я себе все это воображала, а по ночам подходила к стене, смежной с его комнатой, и разговаривала с ним: знаешь, братик, ты мог бы стать дядей, но увы. А потом я вспомнила, что, когда мне было пять, а ему двенадцать, мы сидели в гостиной, и он вдруг ни с того ни с сего поцеловал меня в губы, а я так растерялась, что пулей выскочила на улицу, не зная, что делать и как реагировать. Помню, я хотела рассказать маме, но испугалась, что она его побьет. Я не знала, хорошо он сделал или плохо, и зачем он это сделал, я тоже не знала. Словом, у меня скрутило живот, к горлу подступила тошнота. Тогда я позвонила Рафаэлю и сказала, что хватит валять дурака, пусть уже забирает меня домой.

В общем, в первые дни, как я вернулась, мы почти не разговаривали, типа не хотели ругаться и поэтому игнорировали друг друга, ну и, короче, никто не додумался купить газ, и одним утром он закончился, прямо когда заказ был в духовке, а Рафаэль пошел в душ, так что ему пришлось мыться холодной водой. Он взбесился, крикнул, что я нехозяйственная или что-то типа того, а я ему ответила, что ну конечно, пять минут пузо под душем погреть – это важнее, чем целый заказ, который теперь пропадет. Я послала его посмотреть, не едет ли машина, что развозит баллоны. А сама села за стол и уже собралась было отнести противни к тетке, но забоялась, что, пока несу, заказ испортится, и тут заходит он и смотрит на меня, как баран на новые ворота, и я думаю – ну все, сейчас опять начнет воспитывать, что, мол, будь я практичнее, то приучилась бы по весу определять, сколько в баллоне газа; но он ничего такого не сказал, а только смотрел на меня не мигая, пока у него не заслезились глаза.

– Чего? – спросила я.

– Ничего.

– Тебе плохо?

– Нет.

– Что случилось?

– Ничего.

– М-м.

И тут он взял и разревелся. Я встала, чтобы обнять его, и, к моему удивлению, он меня тоже обнял, рыдая в три ручья. У него все тело ходило ходуном: и спина его широченная, и ручищи – он все плакал и плакал, плакал и плакал. Я обняла его крепче. Приехали, думаю. И обнимаю его. А он плачет и плачет, я даже пожурила его, чего, мол, нюни распустил. Потом мы услышали машину, и я сказала ему бежать ее ловить. Он тут же пришел в себя, вытер лицо и ушел за баллоном. Вернувшись, он помог мне включить бойлер, схватил булочку и сунул в карман, чтобы позавтракать по дороге. Прежде чем уйти, он заглянул на кухню и опять на меня уставился, а я стала потешаться над тем, какой он плакса. Я изобразила, как он плакал, а он засмеялся и сказал мне идти куда подальше. Потом надел рюкзак и теплую шапку.

– Ну и напугала же ты меня, дура, ну не дано тебе быть матерью, вот те знак, – сказал он, указывая пальцем на небо, на бога.

Послал мне воздушный поцелуй и ушел. Я выключила воду и уставилась в пустоту. Его слова подействовали на меня, как ведро холодной воды.

На полное выздоровление после выкидыша у меня ушло несколько месяцев. А Рафаэль – это мне двоюродная сестра рассказала – все это время бегал к своей Сильвии и просто выбешивал меня. Не то чтобы я ревновала – просто мне было мерзко, что он там кувыркается с какой-то пигалицей, но еще хуже было то, что он такой зависимый и недалекий, будто до сих пор от сиськи не отлип; короче, вместо мужика я стала видеть в нем ребенка, ну или максимум друга. И тем не менее мне было обидно, что я столько в него вложила: столько времени, столько сил – и ради чего? Чтобы однажды «прошла любовь, завяли помидоры»? Поэтому я стала клевать его в темечко.

– Мы с тобой больше не трахаемся не из-за Сильвии, а потому что ты меня больше не возбуждаешь – это я тебе говорю, чтобы ты не обманывался.

– Ты о чем вообще?

– О том, что мы с тобой больше не трахаемся не потому, что ты ходишь налево, а потому что меня от тебя тошнит.

– Че ты мелешь, сука, ты себе любовника завела, что ли?

– Придурок, ты меня не слу…

– Шлюха!

– Придурок!

– Шлюха!

– Придурок!

Началась перебранка. Потом я подошла к креслу, на котором он сидел, и сняла трусы. Взяла его руку и сунула себе между ног. Судя по его лицу, он офигел.

– Ну? Давай, убедись, что ты меня больше не возбуждаешь.

Сказала я и тут же потекла. Он встал и пристроился так, чтобы можно было засунуть в меня пальцы.

– Совсем нет?

– Нет.