Пустые Холмы

Девушки, оскальзываясь, вылезли из воды, подхватили вещи и, словно ожившие мертвецы, бездумно побрели по тропинке.

«Бегите! Бегите!» – приказывала дудочка, выводя заливистую трель.

Едва они скрылись за деревьями, Сева вскочил на ноги. Не успел он перевести дыхание, как поймал полный гнева взгляд: Македонов сдерживал атаку Лисы, но в последний миг заметил Севу и страшно, с хрипом, крестообразно взмахнул руками… Сева знал этот жест. Хорошо изучил рассечение после того, как на Русальем круге ранили Муромца.

Перед ним выросла Лиса. Задыхаясь от бега, она загородила его и вдруг повторила тот же жест.

Время снова замедлилось, угодив в липкую паутину. Сева видел, как дернулся Игорь. Он вскинул руки в стороны – словно приглашая обняться, – и живот его разошелся длинной красной полосой. Кровь хлынула во все стороны.

Лиса, замершая перед Севой, покачнулась. Он мог рассмотреть только ее затылок, ее спину, но сразу же понял: что-то не так. Где-то на краю сознания он уже слышал голоса – ей удалось позвать Светлых магов, и они бежали к холму через бесконечное поле. Он подхватил наставницу, развернул к себе и осел на траву вместе с ней. Грудь Лисы заливала кровь, алые цветки расползались по голубой ткани платья.

– Нет! – вскрикнул он. – Держитесь! Я смогу помочь.

В памяти неумолимо вставало безмятежное лицо матери с опущенными веками. Он знал смерть в лицо. Узнал ее и сейчас.

Ресницы наставницы дрогнули, она открыла глаза, в последний раз блеснувшие желтизной и вдруг превратившиеся в светло-серые, похожие на утренний туман.

– Руку! Сева, руку! – настойчиво прозвучал ее шепот.

Он уже чувствовал, как слезы обжигают кожу и в ушах нарастает гул.

– Я же не ваш неофит…

– Мой, ну конечно, мой! – Дрожащие пальцы нашли его ладонь. – Так и передай Жабе.

Перед глазами потемнело, гул в ушах стал невыносимым. Что-то заструилось вверх по рукам, плоть трещала, вены были готовы лопнуть. Он хотел открыть глаза, увидеть ее лицо, но не мог. Все вокруг заливал незнакомый свет, он продирался сквозь тело с болью, встречал сопротивление в каждой клетке, но неумолимо полз к сердцу. А потом все исчезло.

* * *

Купальские костры горели по всему берегу Нищенки. Митя стоял на Калиновом мосту и разглядывал рукав своей вышитой рубашки, отлично сохранившейся с прошлого года. По знакам солнца и вензелям Муромцев можно было подумать, что никаких изменений в его жизни не произошло. Однако с самого Вече он не переставал размышлять о своей судьбе и задаваться вопросом, кем же он является на самом деле. Рука то и дело тянулась к родовому медальону, ощупывала тонкие грани золотых завитков. Помогал ли ему медальон? Принимал ли его за члена семьи? Митя вспомнил нападение Звездинки и свое рассеченное плечо: медальон спас его от более страшного увечья или же совсем не защитил?

Митя на всякий случай ушел с берега, где ворожила его сестра, полагавшаяся на подсказки Полины – той сегодня в Заречье не было. Девушки задумали разбудить Водяного – Полина сказала, он являлся на прошлую Купальскую ночь. Маргарита, а вместе с ней и Василиса остались на берегу читать заговоры и расставлять у воды цветы папоротника, чтобы Водяной не смог выбраться на сушу. Однако Мите лучше было убраться подальше, если и впрямь оказалось бы, что Вещейка когда-то оставила его без души. По легендам верховная нежить не переносила таких существ и расправлялась с ними в мгновение ока.

Анисья покачивалась, воздевая над водой руки, к ней с разных сторон стягивались любопытные парни и девушки. Они рассаживались в высокой траве, глядя на воду. Митин же взгляд то и дело возвращался к Василисе и по привычке цеплялся за ее движения, словно их надо было запомнить на всю жизнь. Он давно заметил, что, пока Анисья колдовала и собирала вокруг себя преданных зрителей, волны травы расходились от взмаха Василисиных рук, цветы оборачивали к ней свои головки, даже ветер – инструмент Воздушных – послушно затихал, когда она прикладывала к губам палец. Нутро сводило жаркой сладостью оттого, что он разгадал ее силу, заметил то, что не бросалось в глаза. И то, как изящно она ставила свои пухлые ножки с нежными тонкими щиколотками, видневшимися из-под купальской рубахи, и то, как мимоходом вплетала в косу прядь, как складывала руки, обхватывая пальцами локотки и чуть подпирая грудь, – все светилось теплой, родной силой, тихой лесной магией и наливало его собственное тело горячей мощью, перед которой отступали любые трудности.

Наконец Маргарита, Алеша Попов, Арсений и Фаддей заняли места на берегу у Анисьиных ног, наступила секунда тишины, когда смолкли даже птицы и кузнечики в поле, а потом в темной воде что-то заворочалось, вздымая волны к небу.