Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Как бы ни учила жизнь, что удивляться не следует ничему, что она способна на самые разные фортели, и как бы Берт ни старался отучить себя от такой глупой, подростковой эмоции, а особенно от ее проявления, он не удержался: хрюкнул, фыркнул, заржал. Ну ладно еще один Даг – их, как он сумел убедиться, в каждом епископате не меньше двух. Но чтобы назвать парня Амором? У него родители были те еще шутники.

Впрочем, такая непозволительная фривольность случилась, когда Берт изучал страницу местной церкви в местной же информационной сети. Это происходило дома, смешок не слышал никто и ничто, кроме стен, а значит, свидетелей такого легкомысленного поведения не было. И Берт продолжил знакомиться с отцом Амором Дагом.

Этот отец Амор был вроде совсем недавно закреплен за дальнейшим местом службы. Был свежеиспеченым иереем, сразу после семинарии. Хотя – и Берт внимательно изучал его биографию – этому отцу Амору было двадцать восемь лет. Не слишком ли поздно для выпуска? Даже если он был причислен к семинарии в двадцать один год, семь лет учебы все равно казались слишком большим сроком. Хотя нет: по юности он вроде собирался становиться врачом; аттестат не позволял – школьник Амор не очень дружил с дисциплиной, и его шансы поступить в престижный медицинский вуз были очень невелики; в качестве более длинного пути, который должен был в итоге привести его к желаемому, он окончил медучилище. Побывал в паре провинций в центре Африки как раз во время вооруженных конфликтов, а вернувшись, передумал насчет медицины. Хотя к числу недуховных дисциплин, которые он изучал во время семинарской учебы, относилась и психология экстремальных ситуаций.

Берт незаметно для себя переключился с изучения биографии этого Амора на рассматривание снимков. Их было до обидного мало, потому что Амор Даг был, как и остальные знакомые Берту Даги, привлекателен. Он казался отрешенным, если улыбался, то скупо, был, в отличие от светловолосого и светлокожего Горрена, таких же по типу дядюшки и кузена из кёльнского епископата, черноволос, смуглокож, темноглаз. Берт предположил бы, что в его крови был небольшой процент семитской крови. И отец Даг был ненавязчиво обаятелен и замечательно фотогеничен. В нескольких сюжетах о крошечных приходах в Ботсване, где отец Амор Даг отслужил год диаконом, оператор все время возвращался к нему. Ну ладно, церквушки, в которых Амору Дагу доводилось принимать участие в богослужениях, были совсем небольшими. Их здания были непритязательными, почти лишенными удобств, а поселения, в которых они располагались, – деревушками по триста-четыреста человек. Так что куда приятней глазу было следить за действиями приятного и кроткого молодого человека, чем за стариком-священником, пусть умудренным опытом, пусть приятным своей сдержанностью и благодушием, но – не Амором Дагом.

– Я начинаю всерьез думать, что этот клан имеет доступ к каким-то потусторонним евгеническим примочкам, – вслух провозгласил Берт. – Прямо подозрительное изобилие привлекательных людей в одной семье.

«Хотя нет, Горрена можно вычеркнуть, – про себя уточнил он. – Парень куда старше, чем хочет казаться».

Впрочем, за исключением репортажей о церквях, звездой которых был этот самый отец Амор Даг, помимо нескольких случайных упоминаний месячной давности, вроде «состоятся крестины/свадьба/отпевание такого-то, священник – отец Даг», случайно же встретившихся в архивах заметок о нем, сведений об отце Даге Берт не нашел. Вообще больше представителей этой семейки не встречалось. Словно они предпочли ограничиться старушкой Европой, это Амор Даг по непонятным причинам отправлялся добровольцем в самые разные, не очень объяснимые с точки зрения обывателя, места. Подумать только: окончить семинарию в Эссене, чтобы отбыть затем в Ботсвану. Добровольцем. Представить какого-нибудь кардинала Дага – тот только вещать о милосердии был способен, не более.

На тот момент, когда Берт узнал об Аморе Даге, тот предположительно служил где-то в Конго. В деревне, которая, кажется, и названия-то не имела. И СМИ дружно восхищались мужеством молодого священника, добровольно отправившегося в такое удаленное место.

Сам отец Амор, двадцати девяти лет от роду, закончивший семинарию не то чтобы предпоследним в списке выпускников, но где-то ближе к концу, в общественной работе, связанной с семинарскими буднями замечен не был – исключительно в рамках необходимого. И вообще ни в чем примечательном – ни скандалов тебе, ни каких-то невероятных амбиций. Горрен на осторожные расспросы Берта долго и сосредоточенно молчал, затем сказал:

– Я не уверен, что мне хотя бы что-нибудь говорит это имя. Эйнор, наверное, может что-то знать. Он не дурак порыться в родословных. Но в любом случае, Берт, зачем тебе этот сельский кюре? Хочет он нести Слово пигмеям, пусть несет. Я искренне желаю ему удачи. Но следить за ним не входит в твои обязанности. У тебя, насколько мне помнится, день должен быть занят кое-чем иным.