Он очень хотел, чтобы хотя бы его комм оказался в его руках, чтобы отправить какое-нибудь глупое сообщение Амору, чтобы тот на него ответил, чтобы можно было улыбнуться ему. Хотя, наверное, даже если бы у него в руке комм чудесным образом материализовался, Яспер семь раз подумал бы, прежде чем обращаться к Амору: одно дело быть майором лигейской гвардии, скандальным, но уважаемым, и другое — находиться под арестом и подозревать, что обвинением в дисциплинарном поступке дело не ограничится. В том, что арест рикошетом ударит и по Амору, Яспер подумал во вторую очередь. Куда болезненней было осознавать, что он из победителя, успешного офицера оказался побежденным. Это задевало. Было унизительным. Яспер меньше всего хотел милости от кого-нибудь не из тех, от кого готов был ее принять. Он был готов довериться своим товарищам — он был привычен к тому, чтобы принимать от них помощь и помогать им; были еще приятели, чья поддержка не оказалась бы для него унизительной. И был Амор, чье расположение было куда ценней, чем сам Яспер готов был признать; в чем именно заключалась значимость Амора, он думать не хотел, но нуждался если не в контакте с ним, то по крайней мере в незамысловатой уверенности, что оба они имеют друг на друга право.
Квентин Дейкстра проводил свою первую пресс-конференцию в новом качестве; Яспер проходил процедуру установления личности. Полицейскую. Забавное ощущение: одновременно унизительно, и при этом словно не с ним это происходило, а с кем-то другим, а Яспер — всего лишь находится в массовке этих новомодных 5Д-фильмов и следит за актерами, отыгрывающими какой-то непонятный сценарий. С минуты на минуту менялся жанр действа: то третьесортный боевик, то фарс, то унылая мелодрама, актеры, кажется, сами не могли определиться, что именно и как играть, пытались изобразить классические страсти, но спотыкались о необходимость поковырять в носу, посплетничать о похождениях начальства, пожаловаться насчет зарплаты, и трагедия помимо их воли превращалась в трагифарс. Был поздний вечер, когда его отвели в камеру, пригрозили, что завтра прямо с утра его начнут гонять по допросам. Странным образом для него, наверное и для остальных нашлись одиночные камеры — клетушки скорей, в которых только и можно было, что сделать четыре шага от стены к двери, а если вытянуться на кровати, так можно ногами упереться в дверь. Неожиданно в голову скользнула забавная мысль: впервые за бесконечное время он остался один. Яспер усмехнулся. Через восемь минут он спал.
И потянулись дни. Яспер был привычен ждать: временами это было все, что ему оставалось, выматывающее состояние. Невозможно покинуть позицию, невозможно заняться чем-то осмысленным, невозможно расслабиться — нужно все время контролировать ситуацию. Иногда от этого зависела жизнь своя и товарищей. В камере же он был избавлен от постоянного стресса, необходимости следить за всеми четырьмя сторонами света; он сделал все, что мог и считал нужным, теперь от него мало что зависело.