Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Через четыре дня после оглашения приговора Горрен торжественно вручил Берту билет в Чили и несколько проспектов..

— Замечательная страна, — благоговейно произнес он, сложив руки перед собой в подобии молитвенного жеста. — Потрясающие виды. Я позволил себе снять для тебя пансион в очень уютном курортном местечке. Очень уютном, — повторил Горрен. — И будь так любезен, как следует отдохни. Ты слишком давно не позволял себе отпуск. Могу порекомендовать замечательный ресторанчик. — Он сунул Берту под нос один проспект и постучал по нему ногтем.

Берт не хотел отпуска — не знал, чем занять себя, да еще на курорте. Хотя если там неплохая комната, то какая разница, где лежать на кровати.

Курорт был хорош. И раз Берт все равно добрался до него, то и в тот ресторанчик можно сходить. Что он и сделал на второй день. Сел к бару, стал дожидаться, когда бармен подойдет к нему, а пока развернулся, чтобы оглядеться. Ощутил спиной, как бармен подошел к нему, и сразу же — тысячи нервных иголок, впившиеся в кожу.

— Хорошее здесь место, — сказал он на плохом испанском, поворачиваясь. — Стильное.

Перед ним уже стоял бокал с пивом. И бармен — Берт вроде не узнавал его и узнавал — стоял молча, скрестив руки на груди.

— Неплохое, — ответил он на английском.

Голос был знаком, но с лицом не соотносился никак. Берт тихо спросил: «Это ты?». И бармен улыбнулся одними глазами. Берт потянулся к нему рукой и опустил ее на стойку. Бармен — Коринт — опустил поверх свою.

========== Часть 45 ==========

Берт сидел за барной стойкой, не пересаживался за столик, хотя ему предлагали официанты, предлагал Коринт — «Векеса». Берт следил за ним, привыкал к его лицу, знакомился снова — узнавал с удивлением, что некоторые мелочи помнил куда лучше, некоторые, памятью о которых гордился, сохранились в ней неточно. Он знал, что это Коринт — видел перед собой незнакомого человека, бывшего, тем не менее, узнаваемым, что ли. Очевидно, с ним неплохо поработали те, кто обеспечил его — «Векесу» — новой внешностью, личностью и привычками. И все равно, что-то да осталось. Уверенность в том, что Берт следит за ним, например: иногда Коринт — «Векеса» — застывал, чтобы то ли оценить обстановку, то ли перевести дух, и словно прислушивался: можно ли различить за спиной дыхание Берта; и, кажется, Берт мог различить, когда его губы трогала та самая, знакомая, вызывавшая восхищение, благоговение, тысячи других эмоций улыбка: Коринт знал себе цену, и это невозможно было изменить, что бы он ни пережил.

Но некоторые жесты изменились. Коринт казался выше, и Берт очень хотел знать, обувь ли тому причиной, или над ним поработали хирурги-энтузиасты. Коринт — нет, к черту, нельзя — Векеса — не был больше изящным, стройным, элегантным — декоративным — мужчиной: он стал мощней, шире, и не знай Берт, что за человек перед ним, не подтверди это Векеса, он никогда не смог бы узнать в нем Коринта, если бы увидел его, будучи неподготовленным. Мелочи какие-то: когда к нему обращались, Векеса склонял голову, словно прислушивался, пожимал плечами, значительно меньше жестикулировал. Берт подумал, что когда он садится, то не откидывается назад и не складывает изящно руки, а словно обмякает — его нынешнему образу подходило.

И Берт узнавал его: изящные кисти рук с длинными, тонкими, сильными, проворными пальцами. Он удивлялся тому, как часто такие аристократичные руки встречаются у африканцев — он сам мог похвастаться разве толщиной пальцев. Векеса — «Коринт» — обладал отличным, идеальным, с точки зрения Берта, комплектом. Маникюра, привычного Коринту, на нем не было, правда — неудивительно. Векеса был тут главным — владельцем маленького ресторанчика с крохотным штатом, и ему приходилось делать многое помимо кофе и коктейлей в поздние часы. Это Векеса поведал мимоходом, накладывал кофе в фильтр, взбивал молоко — отвлекался на комплимент клиенту, слишком чувственный, на Бертов пристрастный взгляд — и снова обращался к Берту.

— Разгружать машины тоже, — с патрицианским спокойствием сообщил Векеса и надменно поднял брови.

Берт, завороженный, следил за ним — попытался улыбнуться, но не смог. Он не знал Векесу, но был уверен всем своим существом и даже больше, что этот человек будет ему куда ближе, чем когда-либо был Коринт.

Он сглатывал комок в горле, отказывался от пива, просил еще кофе, чтобы Векеса еще раз повернулся к нему спиной, бросал еще один понимающий взгляд через плечо; чтобы снова следить за быстрыми, справными движениями рук — и замирать от щемящего восторга, когда Векеса неторопливо поворачивался к нему, ставил перед ним чашку, клал ложечку и неторопливо, томно пододвигал к нему блюдце с карамельными леденцами, многозначительно ухмыляясь при этом. Берту было плевать на все кофейни мира, на все плантации и бариста, ему хотелось поставить на бесконечное повторение эту крохотную пантомиму ради удовольствия еще раз ощутить на себе этот взгляд, быть окутанным улыбкой, насладиться интимным молчанием, устанавливавшимся между ними.