Неделя проскочила, как один день. Я был весь в предвкушении и мандраже перед схваткой с духами за Силой. Я думал о маршруте, перед глазами вставали образы битвы, образы моего бега по ночному лесу. И даже страх пытался поселиться в моём сердце, бесшумно нашёптывая о возможности передумать, о бесконечно высокой плате и великом риске. Я гнал все ненужные мысли и страх изо всех сил. У меня была иная, более сильная мотивация, больший страх, нежели ужас схватки со сворой Дикой Охоты: страх не получить Силу, страх топтаться на месте без развития, страх предать Учителя и свой собственный дух, свой собственный Путь. А отказаться от битвы из-за каких-то мыслей, что нашептали мне паразиты сознания, — это именно предательство, никак иначе. Я сжал зубы, почувствовав, как жаркий пламень гнева разгорается в солнечном сплетении, и выплюнул ответ своим, или не своим, мыслям:
— Я буду биться до конца! Я пройду весь маршрут за право обрести кусочек Силы, за право подняться на следующую ступень в развитии! И если мне суждено умереть в этой схватке, то да будет так! Лучше умереть в бою, чем отказаться из страха.
В ночь накануне Самайна я подошёл к опушке леса с дровами и подношением. Сложив огромную поленницу треугольной формы, щедро полил её подсолнечным маслом. Потом накидал пряных трав сверху — шалфей, вербену, можжевельник — и запалил пламень. Огонь жадно принялся пожирать масло и сухую древесину, уже через минуту он взметнулся вверх выше моего роста, отбрасывая блики и тени на несколько шагов вокруг. Густой дым и аромат от трав разнёсся вокруг. Чуть сбоку от костра я положил подношение — крынку мёда и каравай хлеба — и обозначил вслух просьбу незримым принять эти дары. После чего воззвал к духам по сути моего вызова. Мой голос песней разрезал пространство и воздух, отражаясь эхом от ближних вершин, слова звенели и падали камнем, утвержденные Законом Произнесённого:
Клич дан. Я замолчал, слова мои и обрывки эха будто ещё плавали в пространстве, меняя его и обретая почти физическую плотность. Вокруг пробежали тени, из леса раздались уханье совы и крики неизвестных мне птиц, поднялся ветер и бросился порывом мне в лицо. Это был знак: меня услышали и приняли мой вызов.
А за несколько часов до моего забега Учитель поведал мне некоторые условия состязания, о которых не упоминалось в книгах.
— Андар, в Дикой Охоте есть некоторые правила, чтобы всё было честно, и в случае победы никто не мог тебя уличить в жульничестве и не отдать Силу. Во-первых, ты должен быть легко одет.
— Учитель, а это для чего? На улице так-то морозно, — вытаращил я глаза.
— Не бойся, голышом не побежишь, — ухмыльнулся Мастер. — Наденешь лёгкие штаны, полусапожки, рубаху и летний полукафтан. Всё равно тебе придётся торопиться, замёрзнуть не успеешь. Да и бежать-то по прямой всего около пяти вёрст. Мелочь!
По моему возмущённо-жалостливому взгляду было видно, что я думаю о такой лёгкой одежде в мороз. Учитель понял мой взгляд, но продолжал, будто не заметив.
— Ещё один очень важный момент: ты не имеешь права использовать магию как обращение за помощью к внешним силам. Нельзя призывать поток рун, нельзя взывать за помощью к божествам. Только ты и твоё намерение. Ты должен быть обнажен магически. Если будет совсем тяжко, допускается воззвать к своему Духу, к своему эйдосу. Ведь это тоже высшая часть тебя. Запомнил, ученик?
— Запомнил... — вздохнул я.
— Помни об этом нюансе, чтобы в пылу схватки механически, по привычке не призвать руны. Сделай зарубку на памяти. Иначе духи будут оспаривать твою победу как нечестную.
— А можно и проиграть? Бывали такие случаи на вашей памяти, Мастер?