Путь-дорога фронтовая

— Да, это труднее, ты прав. Значит, ты думаешь, что нас приняли?

— Чудак! — тянет его за рукав Шевяков. — Ну пойдем! А то мы тут целый день простоим.

— Пойдем, — нерешительно произносит Антипов. — А может быть, все-таки спросить еще раз?

— Смешно! Пойдем. Ты чудак! Не может быть ошибки.

Они медленно двигаются по тротуару, стараются идти в ногу, молчат. Но идут они опять не в ту сторону, куда им нужно. Трамвай гремит за углом, а они направляются в противоположную сторону, снова обходят весь квартал, все корпуса школы. Может быть, это ошибка, а может быть, они просто хотят прогуляться в этот солнечный жаркий день. Просто прогуляться…

Действительно, погода стоит великолепная.

VI. Не спится

— Смирно! Равнение нале-во!

Резкий крик команды. Гул проносится по коридорам. Гул нарастает. Тяжелые удары ног. Грохот. Столпотворение. Как будто проламываются полы, рушатся стены. Потом новая команда. Гул вдруг стихает. Шаги замирают вдали. Тишина.

Тишина разбудила его. Она была непонятна.

Он просыпался уже в четвертый раз и в четвертый раз видел все те же огромные палаты, белые стены, украшенные портретами, длинные ряды коек, расставленных по такой абсолютной прямой, что это казалось невероятным. Несколько лампочек тускло освещали обширное помещение. За окном тянулась ночь. Дневальный сидел за столом, склонившись над книгой. Слышалось дыхание спящих, то громкое, на басовых нотах, то затихающее, спокойное и почти незаметное. Время от времени кто-нибудь шевельнет рукой, заворочается, пробормочет что-то во сне, и снова тишина.

Шевякову не спится.

Ему хочется подняться, подойти к дневальному и заговорить с ним. Он глядит на него, следит за его движениями. Что за книгу он читает? Вот он перевернул страничку, поднял глаза и окинул привычным взглядом помещение. Шевяков быстро опустил голову на подушку.

Нет, не спится! Он кладет подушку повыше, перевертывается на бок и лежит с открытыми глазами, глядя на большое стенное зеркало, стоящее в конце комнаты. Ряды коек, отраженные в зеркале, как бы уходят в бесконечность. Глаз едва охватывает их.

Ему вдруг кажется странным, что он лежит здесь. Он даже как будто несколько удивлен. «Что же произошло? — задумывается он. — Еще вчера он был дома. Отец вернулся после утренней смены. Видно было, что он спешил, запыхался, лицо его было красно».

— Вот хорошо, что я тебя застал, — сказал он. — Я боялся, что ты уйдешь. Ну как ты себя чувствуешь? Завтра, брат, тебя в шесть часов поднимут. Вставай, скажут, служба. Вставай, скажут, петухи давно пропели.

Отец был в хорошем настроении, пытался шутить, дружески похлопывал его по плечу, был, по обыкновению, многословен. Мать, наоборот, очень волновалась, суетилась, закормила его до такой степени, что он просто отмахивался руками от новых блюд и закусок, появлявшихся на столе. Потом начала беспокоиться, что он опоздает в школу.

— Ты не опоздаешь? — то и дело повторяла она.

— Как же это он опоздает! Что ты его торопишь? — вознегодовал отец. — Что тебе не сидится? Прыгаешь, как воробей. Вместо того чтобы посидеть, побеседовать… Время еще есть. Времени хоть отбавляй. Точность — это значит явись вовремя, в час, в который назначено. Недавно я прочитал в какой-то книжке из морской жизни, — не утерпел отец, чтобы не рассказать что-нибудь. — В старое время был один капитан корабля, очень любивший, чтобы все было точно. Пригласил он один раз к себе в гости офицеров во сколько-то часов, допустим в десять. Молоденький какой-то мичманок, словом офицер, только что прибыл на пароход и не знал о такой исключительной точности капитана. Вот является он без пяти минут десять в его салон. Расшаркивается, разлетается: «Здравия желаем!» А капитан этот стоит к нему спиной, ноль внимания и руки не подает. Мичманок растерялся, оглядел себя, думал, в костюме непорядок. Нет, все на месте. Стоит, дрожит. Не понимает, в чем дело. «Вы зачем пожаловали?» — грозно спрашивает капитан. «Вы приглашали меня явиться, господин капитан (или, как там его, ваше превосходительство)! Согласно вашему приказанию прибыл…» «Во сколько часов я вас приглашал?» — спрашивает капитан. «В десять часов». — «Так. А сейчас без четырех минут десять, милостивый государь! — крикнул капитан. — Извольте прийти вовремя!» Вот это точность! — восхищенно сказал отец. — На минуту позже нельзя и на минуту раньше нельзя, вот это точность.

— Ты уж расскажешь! — махнула рукой мать. — Пораньше-то прийти верней.

— Ни минуты позже и ни минуты раньше, вот это точность, — твердил отец.

— Ну, теперь будем спорить, — сказала мать.

— Нечего спорить. Точность есть точность, — не отступал отец. — Мало ли что, ты вон и в театр за час приходишь. Там еще пыль не стерли, а она явилась. Здравствуйте пожалуйте. А сколько тут ехать на трамвае? Пустяк делов ехать. Мы еще поговорим, побеседуем с сынком…

Отцу, должно быть, еще что-то хотелось рассказать, но мать так и не дала.

— Опоздает, — торопила она. — В первый день и вдруг опоздает.

— Смотри, опоздаешь, — ежеминутно говорила она сыну. — Не слушай отца, он тебе наскажет.