времена, когда страсти людей заслуживают гораздо больше доверия, чем их
принципы. Противоположные принципы, враждебные идеологии — непримиримы, и
войны, ведущиеся из-за них, приводят к взаимному истреблению. Куда менее
разрушительны войны, возникающие из-за простой жажды наживы. Ведь в этом
случае захватчик старается по крайней мере не уничтожать то, что собирается
завоевать. Разумные — т.е. человеческие — существа всегда способны на
компромисс, но не люди, которые обесчеловечили себя, сделавшись слепым орудием
какой-нибудь доктрины или идеала,— фанатики, чья вера в абстракции превратила
их во врагов всего живого. Смягченный таким отношением к жизни, дальневосточный буддизм более “удобоварим” и человечески естествен, чем
буддизм Индии или Тибета, чей жизненный идеал иногда выглядит
сверхчеловеческим, доступным скорее ангелам, чем людям. Но и в нем, как и во
всех остальных школах, буддисты придерживаются определенного Среднего Пути
между крайними состояниями ангела (дева) и демона (прета), аскетизма и
чувственности.
61
Они утверждают, что нет иного пути к высочайшему “пробуждению” или состоянию
Будды, кроме как через человеческое состояние.
При попытке дать исторически точное описание индийского буддизма, а также той
философской традиции, из которой он вырастает, возникают серьезные трудности.
О них должен знать каждый изучающий восточную мысль, потому что почти все
важные суждения относительно древней Индии следует принимать с осторожностью.
И следует упомянуть некоторые из этих затруднений, прежде чем приступить к
индийскому буддизму.
Первое и самое серьезное — это проблема интерпретации санскритских и палийских
текстов, образующих древнеиндийскую литературу. Это относится в первую очередь
к санскриту, священному языку Индии, и, в частности, к той его особой
разновидности, которая использовалась в ведический период. Исследователь как
на Западе, так и в самой Индии, не может быть уверен в точности интерпретации
этих текстов, а все новые словари полагаются главным образом на один и тот же
источник — лексикон, составленный Бетлингком и Ротом в конце прошлого
столетия, в котором, как признано теперь, содержится немало гадательных
утверждений. Это пагубно сказывается на нашем понимании основных источников
индуизма — Вед и Упанишад. Созданию правильных европейских эквивалентов для
философских терминов Индии помешало то обстоятельство, что первые лексикографы
слишком поспешно находили им параллели среди западноевропейских богословских
терминов, ведь в первую очередь они стремились оказать помощь