Путь Дзэн

понятий. Но эта сложность принадлежит не столько нашему телу, сколько попыткам

постичь его таким методом, все равно что пытаться разглядеть обстановку

большой комнаты с помощью одного единственного луча. Это так же трудно, как

напиться не из чашки, а из вилки.

В этом отношении язык китайской письменности по сравнению с нашим имеет

некоторые преимущества, что, возможно, отражает разницу в способах мышления.

Он тоже линеен, так же представляет из себя серию абстракций, воспринимаемых

по очереди, неодновременно. Но его письменные знаки все же несколько ближе к

жизни, чем буквенные слова, потому что они, в сущности,— картинки, а китайская

пословица гласит: “Один раз показать — лучше, чем сто раз объяснить”.

Сравните, например, насколько легче показать, как правильно завязывается

галстук, чем объяснить это на словах.

Для европейского сознания вообще чрезвычайно характерно представление, что мы

не знаем как следует того, что не в состоянии выразить или передать другим в

виде линейных знаков, т.е. мыслей. Мы как гости на балу, стоящие у сте 32

ночки и не рискующие танцевать, пока им не нарисуют схему движений танца, т.е.

гости, не умеющие воспринимать танец “чутьем”. Мы почему-то не полагаемся на

“периферийное зрение” нашего сознания и недостаточно пользуемся им. Когда мы

учимся, например, музыке, то сводим все разнообразие тона и ритма к

обозначению фиксированных тональных и ритмических интервалов, — такое

обозначение не годится для восточной музыки. На Востоке музыкант обозначает

мелодию лишь приблизительно, чтобы не забыть ее. Обучается он музыке не

чтением по нотам, а тем, что слушает исполнение учителя, развивает свое

музыкальное “чутье” и копирует его игру: это дает ему возможность достичь

редкостной изысканности ритма и тона, доступной на Западе лишь некоторым

джазовым исполнителям, которые пользуются тем же способом.

Мы отнюдь не хотим сказать, что на Западе вообще не умеют пользоваться

“периферийным умом”. Будучи человеческими существами, мы все время прибегаем к

нему, а каждый художник, работник или спортсмен особенно нуждается в

специфическом развитии этой способности. Но в научном и философском обиходе

этот тип знания не признается. Мы только начинаем оценивать его возможности, и

нам редко (почти никогда) приходит в голову, что одна из самых важных областей

его применения — это то “познание реальной действительности”, которого мы

стремимся достигнуть с помощью громоздких конструкций теологии, метафизики и

логики.